— Стало быть, их ставят такими чернилами, что видать только,
когда сунешь под специальный черный свет.
— Когда я работал в доках, так никогда не делали. Господи,
да там грузы испечатывали вдоль и поперек — за коробку не схватиться было, чтоб
не изгваздаться по локоть синими чернилами.
— Отлично. Я очень рад. Но моя жена, бывает, отправляется в
постель рано, а я надеялся, что нынче вечером мне что-нибудь обломится.
— Может, если б мы заглянули внутрь…
— Ни в коем разе. Давай, берись.
Ройял пожал плечами. Они накренили коробку, и внутри что-то
тяжело подвинулось. Поднимать ее оказалось сучьей работенкой. В коробке вполне
мог оказаться один из комодов со всякими финтифлюшками. Штука была достаточно
тяжелой.
Кряхтя и пошатываясь, они прошли к грузовику и с одинаковыми
возгласами облегчения взгромоздили свою ношу на гидравлический подъемник. Пока
Хэнк манипулировал подъемником, Ройял стоял сзади. Коробка поравнялась с
кузовом грузовика, они вскарабкались туда и втащили ее внутрь.
Чем-то эта коробка не нравилась Ройялу. Не просто
отсутствием таможенных штампов. Чем-то, не поддающимся определению. Он смотрел
на нее, пока Хэнк не побежал к задней дверке.
— Пошли, — крикнул он, — давай, заберем остальное.
Остальные коробки были проштампованы как положено, кроме тех
трех, что приплыли сюда из глубины Соединенных Штатов. Как только они загружали
в грузовик очередную коробку, Ройял отмечал ее в накладной и надписывал
инициалами. Все коробки, следующие в новый магазин, они поставили возле задней
дверцы фургона, подальше от буфета.
— Кто, скажите на милость, скупит всю эту дрянь? — спросил
Ройял после того, как они закончили. — Польское кресло-качалка, немецкие часы,
прялка из Ирландии… Боже Всемогущий, не сойти мне с этого места, это ж целое
состояние, будь оно проклято.
— Туристы, — мудро заметил Хэнк. — Туристы все купят.
Кое-кто из этих бостонских да нью-йоркских мешок навоза купит, только бы мешок
был старый.
— Ладно. Давай, повезли, куда положено.
До Салимова Удела ехали молча. Хэнк сильно жал на газ — ему
хотелось разделаться с этой командировкой, у него не лежала к ней душа. Как
сказал Ройял, дело было чертовски странным. Он подъехал к черному ходу нового
магазина. Дверь оказалась незаперта, как и предупреждал Ларри. Нашарив на стене
за самой дверью выключатель, Ройял пощелкал им, но безрезультатно.
— Вот это мило, — проворчал он. — Придется выгружать эту
ерунду, чтоб ее, в темноте… Слышь, как по-твоему, не чудно тут попахивает, а?
Хэнк потянул носом. Да, какой-то неприятный запашок был, но
сказать точно, что он ему напоминает, Питерс не мог. Сухой запах едко щекотал
ноздри, как дыхание застарелого гниения.
— Просто тут слишком долго было закрыто, — сказал он,
освещая фонариком длинную пустую комнату. — Вот бы проветрить хорошенько.
— Или хорошенько пустить красного петуха, — отозвался Ройял.
Ему это место не нравилось, оно чем-то отталкивало. — Давай. Попробуем не
переломать ноги.
Они сгрузили коробки так быстро, как только смогли,
осторожно спуская каждую на землю. Через полчаса Ройял со вздохом облегчения
закрыл черный ход и защелкнул на двери один из новых висячих замков.
— Полдела сделано, — сказал он.
— Легкие полдела, — отозвался Хэнк.
Он посмотрел наверх, на дом Марстена. В этот вечер свет в
доме не горел, ставни были закрыты.
— Не лежит у меня душа тащиться туда наверх, и я не боюсь
сказать об этом. Коли и был тут когда дом с привидениями, так это он. Не иначе,
у этих мужиков крыша поехала — то-то они и пытаются там жить. Один черт,
странные они — любовь у них друг с дружкой, что ли…
— Как у этих, голубых, которые дома изнутри украшают, —
согласился Ройял. — Может, они хотят попробовать дом за деньги показывать? Хороший
бизнес.
— Ну, давай работать, коли подрядились.
Они бросили последний взгляд на запакованный буфет,
прислоненный к боку «ПЕРЕВОЗОК», а потом Хэнк сдернул заднюю дверцу вниз. Та
громко лязгнула. Он сел за руль, и они поехали вверх по Джойнтер-авеню на
Брукс-роуд. Минутой позже впереди вырос темный, поскрипывающий дом Марстена, и
Ройял почувствовал, как в животе червяком закопошилась первая ниточка
настоящего испуга.
— Боженька ты мой, вот где страх-то, — пробормотал Хэнк. —
Кому это припала охота тут жить?
— Не знаю. Не видишь, горит за ставнями свет?
— Не горит.
Казалось, дом клонится к грузовику, словно ждет не дождется
их прибытия. Хэнк прогнал грузовик по подъездной дороге и вокруг дома. И он, и
Ройял не слишком пристально вглядывались в то, что мог выхватить в буйной траве
заднего двора прыгающий свет фар. Хэнк ощутил, как в сердце проникает
напряжение страха, какого он не чувствовал даже во Вьетнаме, хотя боялся там
почти постоянно. Тогдашний страх шел от рассудка: страшно было наступить на
эпонж и увидеть, как нога вздувается наподобие ядовито-зеленого воздушного
шара, страшно, что какой-нибудь парнишка в черной пижаме, имя которого без
поллитры было просто не выговорить, может снести тебе голову из русского
автомата. Страшно, что окажешься в одном патруле с каким-нибудь чокнутым
джейком, которому может приспичить, чтобы ты уничтожил всех поголовно в
деревне, где уже неделю нету вьетконга. А этот страх был детским, призрачным.
Он ни к чему конкретно не относился. Дом как дом — доски, пороги, гвозди и
подоконники. Не было никакой — совершенно никакой — причины ощущать, что каждая
трещинка выдыхает меловой аромат зла. Просто дурацкие выдумки, все от них.
Привидения? После Вьетнама Хэнк в привидения не верил.
Ему пришлось дважды нащупывать передачу, чтобы дать задний
ход, а потом грузовик рывками подкатил к ведущей в подвал пристройке.
Заржавевшие двери были раскрыты, и в красном свечении задних фар фургона
казалось, будто невысокие каменные ступени ведут в ад.
— Черт, ничего не просекаю, — сказал Хэнк. Он попытался
улыбнуться, но вышла гримаса.
— И я тоже.
Придавленные страхом грузчики переглянулись в слабом свете
приборного щитка. Но детство давно миновало. Они не могли вернуться, не сделав
дело из-за неразумного страха — как потом объясняться при ярком свете дня?
Работа должна быть сделана.
Хэнк вырубил мотор, они выбрались наружу и обошли грузовик.
Ройял забрался наверх, высвободил стяжной болт и откатил дверку по
направляющим. Коробка стояла в кузове — приземистая, немая, все еще в налипших
опилках.
