— А можешь поцеловать меня, пока будешь думать? — спросила
Сьюзан и прилегла на траву.
Бен волей-неволей осознал, как коротка ее юбка — она мало
что прикрывала.
— Думаю, это может помешать процессу размышлений, — мягко
заметил он. — Давай посмотрим.
Он наклонился и поцеловал Сьюзан, легонько положив руку ей
на талию. Девушка решительно встретила его губы, а руку накрыла обеими
ладонями. Через секунду Бен в первый раз почувствовал язык девушки и встретил
его своим. Она подвинулась, чтобы полнее ответить на поцелуй, и тихий шелест
ситцевой юбки показался громким, буквально сводящим с ума. Рука Бена скользнула
выше, Сьюзан выгнулась, и в ладонь молодому человеку легла грудь, полная и
мягкая.
Во второй раз после их встречи Бен ощутил, что ему
шестнадцать — шестнадцать, голова идет кругом, а впереди в шесть полос шириной
открывается путь ко всему, и в поле зрения никаких препятствий для путешествия.
— Бен?
— Да?
— Хочешь, займемся любовью?
— Да, — сказал он. — Хочу.
— Здесь, на траве, — сказала Сьюзан.
— Да.
В темноте Сьюзан посмотрела на него снизу вверх широко
раскрытыми глазами. И сказала:
— Сделай так, чтобы было хорошо.
— Постараюсь.
— Не спеши, — сказала она. — Не спеши. Не торопись. Так…
Во мраке они превратились в тени.
— Вот, — сказал он. — О, Сьюзан.
3
Они гуляли. Бесцельно побродив по парку, они с более
определенными намерениями двинулись в сторону Брокстрит.
— Жалеешь? — спросил Бен.
Сьюзан подняла на него глаза и ответила улыбкой, в которой
не было и тени наигранности.
— Нет. Я рада.
— Хорошо.
Они шагали молча, держась за руки.
— А книга? — спросила Сьюзан. — Перед тем, как нас так мило
прервали, ты собирался рассказать мне о ней.
— Книга эта про дом Марстена, медленно проговорил Бен. —
Быть может, она еще не начала свое существование… Я думал, что напишу про этот
город. Но, может, я просто сам себя дурачил. Понимаешь, я узнавал про Хьюби
Марстена. Он был гангстером. Транспортная компания служила всего-навсего
ширмой. Она недоуменно взглянула на него.
— Как ты это выяснил?
— Кое-что в бостонской полиции, а еще больше от женщины по
имени Минелла Кори — сестры Берди Марстен. Ей сейчас семьдесят девять и она не
в состоянии вспомнить, что ела на завтрак, но хранит в памяти абсолютно все,
случившееся до сорокового года.
— И она рассказала тебе…
— Столько, сколько знала. Она — в нью-хэмпширском доме
престарелых, и, думаю, уже много лет никто не тратил время на то, чтобы
выслушать ее. Я спросил: Хьюби Марстен действительно подвизался наемным убийцей
в окрестностях Бостона — полиция уверена, что да — и она кивнула. «Сколько?» —
спросил я. Она подняла руки к глазам, растопырила пальцы, помахала из стороны в
сторону и сказала: «Сколько раз? Можешь сосчитать?»
— О Господи.
— В 1927 году Хьюберт Марстен причинил бостонской
организации очень сильное беспокойство, — продолжал Бен. Его дважды забирали
для допроса — один раз городская полиция и один раз — мэлденская. В Бостоне его
замели за убийство кого-то из своих, но через два часа он уже был на улице. В
Мэлдене дело касалось вовсе не работы. Речь шла об убийстве одиннадцатилетнего
мальчика. Ребенка выпотрошили.
— Бен, — сказала она болезненным тоном.
— Из этой передряги Марстена вытащили его наниматели — мне
кажется, он знал, где похоронили пару-тройку трупов, — но в Бостоне для него
все было кончено. Он тихо перебрался в Салимов Удел — такой себе ушедший от дел
служащий транспортной компании, который раз в месяц получает чек. Из дому он
выходил редко — по крайней мере, мы мало об этом знаем.
— То есть?
— Я много времени провел в библиотеке, просматривая старые
«Леджеры» с двадцать восьмого по тридцать девятый год. За этот период исчезло
четверо детей. Не так уж необычно для сельской местности — дети могут
заблудиться и, случается, гибнут от воздействия внешних факторов. Иногда ребят
засыпает оползнями в галечных карьерах. Неприятно, но бывает.
— Но по-твоему дело в другом.
— Я не знаю. Но зато очень хорошо знаю, что ни одного из
этих четверых так и не нашли. Ни тебе охотников, которые бы в сорок пятом
наткнулись на скелет, ни строителей, выкопавших остов, когда вынимали гравий
для цемента. Хьюби с Берди прожили в этом доме одиннадцать лет, а дети пропали
— все, больше никто ничего не знает. Но я все думаю про того мэлденского
парнишку. И думаю много. Знаешь «Привидения в Хилл-Хаус» Ширли Джексон?
— Да.
Бен негромко процитировал:
— «А то, что бродило там, бродило в одиночестве». Ты
спросила, о чем моя книга. В сущности, она о возвратности сил зла.
Сьюзан положила ладонь ему на руку.
— Ты же не думаешь, что Ральфи Глика…
— Проглотил мстительный дух Хьюберта Марстена, который раз в
три года, в полнолуние, возвращается к жизни?
— Что-то в этом роде.
— Если хочешь, чтобы тебя разуверили, то вопрос не по
адресу. Не забывай, я — тот пацан, который отворил дверь в спальню на втором
этаже и увидел, как Хьюби свисает с балки.
— Это не ответ.
— Нет. Прежде, чем я скажу тебе, что действительно думаю,
позволь добавить еще вот что. Это я услышал от Минеллы Кори. Она сказала: на
свете есть дурные люди — истинно дурные. Иногда мы слышим про них, но чаще они
делают свое дело в полном мраке. По словам Минеллы, проклятием ее жизни было узнать
двух таких людей. Одним был Адольф Гитлер. Вторым — ее шурин, Хьюберт Марстен.
— Бен помолчал. — Она сказала, что в тот день, когда Хьюби застрелил ее сестру,
сама она находилась за триста миль отсюда, в Кейп-Код. Тем летом она нанялась
экономкой в богатую семью. Минелла нарезала салат в большую деревянную миску.
Часы показывали четверть третьего. Внезапно Минеллу охватила боль. Говорит,
«как молнией ударило». Боль пронзила голову, и Минелла услышала ружейный
выстрел. Она утверждает, что повалилась на пол, а поднялась (она была в доме
одна) через двадцать минут. Посмотрев в деревянную салатницу, Минелла громко
закричала — ей показалось, что миска полна крови.
