— Господи, — пробормотала Сьюзан.
— Через секунду все пришло в норму. Никакой головной боли, а
в салатнице — только салат. Но Минелла говорит, что поняла — она поняла: сестра
погибла, убита выстрелом из ружья.
— Эту ее историю ничем нельзя доказать?
— Нет, нельзя. Но Минелла — не какая-нибудь изворотливая
лгунья. Это старуха, у которой ума не осталось даже на то, чтобы врать.
Собственно, этот аспект меня не беспокоит. Во вся ком случае, не сильно. Сейчас
достаточно много данных, над которыми здравомыслящий человек смеется — за счет
самого себя. В то, что Берди с помощью некоего психического телеграфа передала
факт своей смерти на триста миль, мне и вполовину не так трудно поверить, как в
лик зла — действительно чудовищный лик, который, как мне иногда думается,
проглядывает сквозь очертания этого дома. Ты спросила, что я думаю. Отвечу. Я
думаю, что людям относительно легко смириться с такими вещами, как телепатия
или предчувствия, поскольку их готовность поверить ничего им не стоит. Она не
лишает их сна. Но мысль о том, что сотворенное человеком зло живет и после его
смерти, тревожит гораздо сильнее.
Бен взглянул на дом Марстена и медленно продолжил:
— Думаю, этот дом может оказаться памятником, который
Хьюберт Марстен воздвиг злу, чем-то вроде психического резонатора. Если хочешь,
сверхъестественным маяком. Стоит тут все эти годы и, может быть, хранит в своих
разрушающихся костях концентрированное зло Хьюби.
— А теперь его опять заняли.
— И снова исчезновение. — Бен повернулся к Сьюзан и взял
запрокинутое лицо девушки в ладони. — Видишь ли, возвращаясь сюда, я никак не
рассчитывал на такое. Я думал, что дом, может быть, снесли, но мне и в самых
дичайших снах не снилось, что его кто-то купил. Я видел, как снимаю его и… ох,
не знаю. Может быть, смотрю в лицо собственным ужасу и злу. Или играю в
изгоняющего привидения: «именем всех святых, Хьюби, изыди!» Или, может, просто
окунаюсь в атмосферу дома и пишу книгу достаточно страшную для того, чтобы
сделать на ней миллион долларов. Но все равно — я чувствовал себя хозяином
положения, вот в чем разница. Я больше не был девятилетним пацаном, готовым с
визгом убежать от картинок из волшебного фонаря — картинок, исходящих, может
быть, из его собственного сознания. Но сейчас…
— Что сейчас, Бен?
— Сейчас этот дом занят! — взорвался он и ударил кулаком по
ладони. — Я не управляю ситуацией! Исчез маленький мальчик, и я не знаю, что
думать. Возможно, исчезновение никак не связано с этим домом, но… я в это не
верю.
Последние слова он произнес медленно и раздельно.
— Привидения? Духи?
— Не обязательно. Может быть, какой-нибудь безобидный
человек, восхищавшийся этим домом в детстве, купил его и стал… одержимым.
— Ты что-то знаешь о… — встревоженно начала Сьюзан.
— Новом жильце? Нет. Только догадываюсь. Но если дело в
доме, я больше склоняюсь к одержимости.
— А не к чему?
Бен ответил просто:
— Может быть, дом вызвал еще одного дурного человека.
4
Энн Нортон следила за ними из окна. Чуть раньше она позвонила
в аптеку. «Нет, — сказала мисс Кугэн и в ее голосе прозвучало что-то вроде
ликования. — Здесь их не было. Не заходили».
«Где ты была, Сьюзан? Ох, где ты была? — Уголки ее рта
дернулись книзу в беспомощной злой гримасе. — Уходи, Бен Мирс. Уходи и оставь
ее в покое».
5
Покинув его объятия, Сьюзан сказала:
— Сделай для меня одну очень важную вещь, Бен.
— Все, что смогу.
— Не говори о таких вещах больше ни с кем в городе. Ни с
кем.
Он невесело улыбнулся.
— Не волнуйся, меня не заботит, как бы заставить людей
думать, что у меня не все дома.
— Ты запираешь свою комнату в пансионе?
— Нет.
— Я бы начала запирать. — Она откровенно взглянула на Бена.
— Ты должен думать о себе, как о подозреваемом.
— С тобой тоже?
— Да… вот только я тебя люблю.
А потом Бен остался один. Сьюзан заспешила по подъездной
дороге, а он остался глядеть ей вслед, потрясенный всем, что наговорил, а еще
сильнее — четырьмя или пятью заключительными словами девушки.
6
Вернувшись к Еве в пансион, Бен обнаружил, что не может ни
работать, ни спать. И для первого, и для второго он был слишком взбудоражен.
Поэтому Бен прогрел мотор ситроена и после секундного колебания поехал в
сторону кафе Делла.
Там оказалось полно народу, накурено и шумно. Музыканты,
взятая на испытательный срок кантри-вестерн-группа под названием «Рейнджеры»,
играли вариацию на тему «Так далеко ты прежде не бывал», громкостью восполняя
нехватку мастерства. На полу по спирали вращались примерно сорок парочек, почти
все — в джинсах. Бен с легким изумлением припомнил строчку Эдварда Олби насчет
обезьяньих сосков.
Табуретки перед стойкой оседали — и из-за конструкции, и под
тяжестью фабричных рабочих, которые пили пиво из одинаковых стаканов и были
обуты в почти одинаковые рабочие башмаки на резиновом ходу, с сыромятными
шнурками.
Между столиками и кабинками сновали две или три официантки с
пышно взбитыми прическами и вышитыми на белых блузках золотой ниткой именами
(Джеки, Тони, Ширли). Делл разливал пиво за стойкой, а в дальнем ее конце
похожий на ястреба мужчина с набриолиненными, зачесанными назад волосами,
смешивал коктейли. Он отмерял спиртное в рюмки, сливал в серебряный шейкер,
добавлял то, что положено, а лицо оставалось абсолютно пустым Бен двинулся к
стойке, огибая танцплощадку по краю, и тут кто-то позвал:
— Бен! Слышь, приятель! Здорово, корешок!
Бен огляделся и за столиком неподалеку от стойки увидел
Проныру Крейга, сидевшего перед полупустым стаканом.
— Привет, Проныра, — отозвался Бен, усаживаясь.
При виде знакомого лица ему полегчало, и потом, Проныра ему
нравился.
— Решил маленько пожить ночной жизнью, а, корешок? — Проныра
улыбнулся и хлопнул Бена по плечу.
Бен подумал, что тот, должно быть, получил деньги, потому
что уже само дыхание Проныры прославило бы «Милуоки».
— Ага, — ответил он. Он вытащил доллар и положил на стол,
испещренный круглыми отпечатками множества пивных стаканов, которые там
перебывали. — Как жизнь?
