Глаза. Безжизненные, лишенные эмоций. Следящие.
«ТЬМА, НЕ ЗАСТАНЬ МЕНЯ ЗДЕСЬ».
Словно услышав чей-то голос, Майк испуганно вскочил.
— Черт тебя побери, Ройял, — эти слова он выговорил громко,
но спокойно, уже не думая, что Ройял где-то поблизости или вот-вот вернется.
Придется заканчивать самому, а в одиночку он потратит уйму времени.
И засветло может не управиться. Майк принялся за дело, не
пытаясь понять охвативший его ужас, не задумываясь, с чего бы это сейчас ему
так не по себе от работы, которая раньше никогда не тревожила его. Быстро, не
делая лишних движений, он оттащил полоски поддельной травы от сырой земли и
аккуратно сложил. Перекинув полотнища через руку, Майк отнес их в стоявший за
воротами грузовик. Стоило оказаться за пределами кладбища, как отвратительное
чувство, будто за ним следят, исчезло.
Положив траву в кузов пикапа, Майк вынул лопату, тронулся в
обратный путь и замешкался. Он пристально посмотрел на открытую могилу — она,
казалось, насмехается над ним.
Ему пришло в голову, что ощущение, будто за ним следят,
пропало, как только из его поля зрения исчез гроб, ютящийся на дне ямы. Майку
вдруг представился Дэнни Глик, лежащий на шелковой подушечке с открытыми
глазами Нет, что за глупость. Глаза им закрывают. Он не раз видел, как Карл
Формен это делает. «Знамо дело, резиной клеим, — признался однажды Карл. — Кому
охота, чтоб труп подмаргивал собравшимся, верно?»
Майк нагрузил на лопату земли и сбросил в могилу. Раздался
глухой увесистый удар. Майк моргнул. От этого звука ему стало немного не по
себе. Он распрямился и недоуменно поглядел на цветы. Кидают денежки на ветер,
чтоб им. Завтра все будет завалено желтыми и красными хлопьями осыпавшихся
лепестков. Что им так дались цветочки? Это было выше понимания Майка. Ну,
собрался тратить деньги — так отдай их в Раковое общество, или в «марш
десятицентовиков», или даже в дамскую благотворительность. Хоть какая-то польза.
Он сбросил вниз еще одну лопату земли и опять прервался.
Гроб, еще одна напрасная трата. Отличный гроб красного
дерева, стоит, самое малое, тысячу зеленых, и вот он закидывает его землей.
Денег у Гликов не больше, чем у прочих — кто ж дает похоронную страховку на
детей? Наверное, заложили все до нитки, ради ящика, который зароют в землю.
Майк нагнулся, набрал на лопату земли и неохотно кинул в
яму. Снова этот ужасный, не оставляющий надежды, глухой удар. Сырая земля уже
припорошила крышку гроба, но полированное красное дерево поблескивало сквозь
нее… ей-ей, неодобрительно.
«Хватит на меня глазеть».
Он снова зачерпнул земли (не слишком много) и бросил в
могилу.
Бух.
Тени уже сделались очень длинными, Майк остановился, поднял
взгляд и увидел дом Марстена с равнодушно закрытыми ставнями. Восточная сторона
— та, что первой приветствовала дневной свет — смотрела вниз, прямо на железные
ворота кладбища, где…
Майк заставил себя в очередной раз набрать на лопату земли и
сбросить в яму.
Бух.
Земля ручейками стекала с боков, набиваясь в латунные петли.
Если бы теперь кто-нибудь открыл гроб, раздался бы резкий скрип и скрежет, с
каким открываются двери склепов.
«Перестань глядеть на меня, черт возьми».
Он начал сгибаться, чтобы копнуть, но мысль показалась
слишком тяжелой, и Майк сделал минутную передышку. Однажды (в «Нэшнл
Инквайарер» или еще где-то) он прочел про одного техасца-бизнесмена — тот имел
отношение к нефти. Так тот специально оговорил в завещании, чтобы его
похоронили в новехоньком кадиллаке, «купе-де-вилль». Что и сделали. Могилу
копали взрывом, а машину в нее загружали краном. В стране народ, куда ни плюнь,
катается на старых колымагах, которые держатся на честном слове и на одном
крыле, а какую-то богатую свинью хоронят за рулем десятитысячной тачки со всеми
причиндалами…
Майк вдруг встряхнулся и сделал шаг назад, слабо мотая
головой. Похоже, он… ну… впал было в транс. Ощущение, будто за ним следят, очень
усилилось. Поглядев на небо, он с тревогой отметил, как оно потемнело. Часы
показывали десять минут седьмого. Господи, прошел час, а он и пяток лопат в
могилу не ссыпал! Майк согнулся, принимаясь за работу. Он пытался не давать
себе думать. Бух, бух, бух. Теперь земля стукалась о дерево глуше. Она
коричневыми ручьями сбегала с засыпанной крышки гроба. Еще немного — и скроются
щеколды и замок.
Щеколды и замок.
Да Господи, зачем же делать замок в гробу? Что, они думали,
будто кто-то попытается забраться в него? Вот, должно быть, в чем дело. Само
собой — не могли же они думать, что кто-то попытается выбраться наружу…
— Хватит на меня пялиться, — сказал Майк Райерсон вслух,
после чего почувствовал, как сердце подползает к горлу.
Его нежданно-негаданно заполнило непреодолимое желание
бежать от этого места, бежать прямо в город. Майку с большим трудом удалось
справиться с собой. Подумаешь! Мандраж — вот и все. Разве ж можно работать на
кладбище и ни разу не струхнуть? Все это напоминало Майку какой-то фильм
ужасов, так его раз-эдак: лежит пацан, от силы двенадцати лет, и надо засыпать
его землей, а он таращит глаза…
— Господи, хватит! — крикнул Майк и дикими глазами посмотрел
наверх, на дом Марстена.
Теперь солнце освещало только крышу. Было шесть пятнадцать.
Тут Майк принялся работать еще быстрее. Нагнуться. Вонзить лопату в землю.
Выворотить коричневый ком. И не думать, ни о чем не думать. Но чувство, будто за
ним наблюдают, скорее усиливалось, чем слабело, и каждая лопата земли казалась
тяжелее предыдущей. Вот и крышка скрылась под грунтом, но очертания гроба все
еще проступали сквозь земляной саван.
В голове Майка ни с того, ни с сего, как это бывает, зазвучала
католическая молитва по усопшему. Сидя у ручья и обедая, он слышал, как ее
читал отец Каллахэн. А еще слышал беспомощные крики отца парнишки.
Помолимся же за брата нашего Господу нашему Иисусу Христу,
который рек…
(«Отец мой, помоги же мне теперь»). Майк остановился и
бросил в могилу бессмысленный взгляд. Могила была глубокой. Очень глубокой.
Тени надвигающейся ночи уже собрались в ней, как нечто злое и одушевленное. Да,
еще копать и копать. Засыпать ее дотемна не удастся. Ни за что.
Я — воскресение и жизнь. Кто верует в меня, и после смерти
жив будет… («Повелитель Мух, помоги же мне теперь!») Да, открытые глаза. Вот
откуда чувство, будто за ним следят. Карл пожалел резины, и теперь пацан Гликов
таращил на Майка глаза. С этим следовало что-то сделать …и всяк живущий, кто
уверует в меня, никогда не претерпит страданий вечной смерти…
(«Вот я принес тебе гнилое мясо, зловонную плоть»).
Выбросить землю из могилы. Вот что нужно. Раскопать могилу заново, лопатой
сбить замок, открыть гроб и закрыть эти жуткие, неподвижные, не отпускающие его
глаза. Специальной резины у Майка не было, но в кармане лежали два четвертака.
Сойдет. Серебро. Да, серебро — вот что нужно мальчишке. Теперь солнце стояло
над крышей дома Марстена, едва касаясь самых высоких и старых елей на западе
городка. Даже при закрытых ставнях дом, казалось, пристально глядел на Майка.
