— До них не одна миля.
Марк немножко расслабился и приклеил чудовищу вторую руку.
Монстры фирмы «Аврора» занимали целый стол — Марк составил из них живописную
сцену, которую менял каждый раз, как добавлялся новый элемент. В тот вечер,
когда… что-то случилось, Дэнни и Ральфи действительно шли посмотреть на них.
— Думаю, ничего страшного, — сказал отец. — Конечно, только
когда светло.
— Ну, надеюсь, кошмары из-за этих ужасных похорон его мучить
не будут. Марк прямо-таки увидел, как отец пожимает плечами.
— Тони Глик… несчастный. Но смерть и горе — часть жизни.
Пора ему свыкнуться с этой мыслью.
— Может быть.
Еще одна долгая пауза. («Что дальше? — подумал Марк. —
Может, «ребенок — отец мужчины»? Или «как прутик гнется — так дерево растет»?)
Марк приклеил чудовище к подставке — могильному холму на фоне покосившегося
надгробия.
— В разгар жизни мы сталкиваемся со смертью. Но у меня
кошмары могут быть.
— О?
— Как ни жутко это звучит, мистер Формен, должно быть,
настоящий художник. Честное слово, мальчик выглядел так, будто только что
уснул. Будто в любой момент он может открыть глаза, зевнуть и… Не понимаю,
отчего люди настаивают на том, чтобы их пытали отпеванием у открытого гроба.
Это варварство.
— Ну, это уже позади.
— Да, наверное. Он хороший мальчик, правда, Генри?
— Марк? Лучше некуда.
Марк улыбнулся.
— По телевизору есть что-нибудь?
— Сейчас посмотрим.
Остальное Марк пропустил мимо ушей — серьезный разговор
закончился. Он поставил модель на подоконник сохнуть и затвердевать. Еще
пятнадцать минут, и мать крикнет, чтобы он собирался спать. Мальчик достал из
верхнего ящика шкафа пижаму и стал переодеваться.
Строго говоря, мать напрасно тревожилась за психику Марка.
Он вовсе не был таким уж чувствительным. Да и с чего бы — несмотря на свое
изящество и рассчитанность движений, Марк почти во всех отношениях был
обыкновенным ребенком. Крупных травм в его жизни не было, а несколько школьных
драк отметин не оставили. С равными себе он ладил и, в общем, хотел того же,
чего они.
Если что-то и ставило его особняком, так это запас
отстраненности и холодного самоконтроля. Никто не внушал ему этого — похоже,
таким Марк родился. Когда его любимого пса, Чоппера, сбила машина, Марк настоял
на том, чтобы вместе с матерью пойти к ветеринару. Ветеринар сказал: «Собаку
надо усыпить, мальчик мой. Понимаешь, почему?», и Марк возразил: «Вы не станете
его усыплять, вы собираетесь насмерть отравить его газом. Да?» Ветеринар
подтвердил. Марк ответил: валяйте, но сперва поцеловал Чоппера. Ему было жалко
пса, но он не заплакал — глаза у мальчика никогда не были на мокром месте. Мать
поплакала, но через три дня Чоппер стал для нее туманным прошлым. А для Марка
пес никогда не уйдет в туманное прошлое. Вот чем ценно не плакать. Плакать — то
же самое, что вылить все свои чувства на землю с мочой.
Исчезновение Ральфи Глика потрясло Марка, как потрясла затем
смерть Дэнни, но он не испугался. Он слышал, как один мужик говорил в магазине,
что Ральфи, наверное, попал в лапы к извращенцу. Что такое извращенцы, Марк
знал. Сделав свое черное дело, они душат тебя (в комиксах малый, которого
душат, всегда говорит «а-ррр-гхххх») и закапывают в гравийном карьере или под
досками заброшенного сарая. Если бы когда-нибудь извращенец предложил конфетку
Марку, тот пнул бы его в яйца и пустился наутек.
— Марк? — проплыл вверх по лестнице голос матери.
— Я, — ответил он и опять улыбнулся.
— Будешь умываться, не забудь про уши.
— Ладно.
Он быстро оглянулся на стол, где расположилась живая
картина, его монстры: Дракула, разинув рот, угрожал клыками лежащей на земле
девице, Сумасшедший Доктор тем временем пытал на дыбе какую-то даму, а мистер
Хайд подкрадывался к идущему домой старичку, и, гибко двигаясь, спустился вниз
поцеловать родителей и пожелать им доброй ночи.
Понять смерть? Конечно. Это — когда чудовища, наконец,
добрались до тебя.
6
В половине девятого Рой Макдугалл въехал на ведущую к своему
вагончику подъездную дорожку. Старый форд два раза газанул и вырубился. Трубка
насадки дышала на ладан, дворники не работали, а в следующем месяце придет
счет. Ну и машина. Ну и жизнь. В доме выл ребенок, а Сэнди орала на него.
Доброе старое супружество.
Он выбрался из машины и упал, споткнувшись об одну из
каменных плит, которые с прошлого лета собирался превратить в дорожку от
подъездной аллеи к крыльцу.
— Чтоб ты сгорела, срань, — пробурчал он, зверем глядя на
плитку и потирая подбородок.
Рой был изрядно пьян. Он ушел с работы в три и с тех пор пил
у Делла с Хэнком Питерсом и Бадди Мэйберри. Хэнк совсем недавно разжился
деньгами и, похоже, настойчиво пропивал все свои дивиденды, каковы бы они ни
были. Рой знал, что Сэнди думает о его приятелях. Ладно, пускай задерется в
доску. Пожалеть человеку пару кружек пива в субботу и воскресенье, даже если он
ломал спину на проклятой трепальной машине всю неделю и в выходные сверхурочно,
чтобы подзаработать! Чего это она стала такая святая? Весь день сидит дома, и
всех дел у нее — прибрать в доме, побазарить с почтальоном да приглядеть, чтоб
пацан не заполз в духовку. Хотя в последнее время она не шибко-то за ним
смотрит. Позавчера проклятый мальчишка даже свалился с пеленального столика.
«А ты где была?»
«Я держала его, Рой. Но он так крутился…»
«Крутился, да уж».
Рой прошел к двери, все еще кипя. Ушибленная нога болела. От
нее-то сочувствия хрен дождешься. И чем же она занимается, пока он надрывает
пупок на этого фигова мастера? Читает журналы и жрет вишни в шоколаде. Или
смотрит по ящику мыльные оперы и жрет вишни в шоколаде. А не то треплется по
телефону с подружками и жрет вишни в шоколаде. Тут не то что рожа, тут и жопа
опрыщавеет. Очень скоро не разобрать будет, где у этой бабы что.
Рой толкнул дверь и вошел.
То, что он увидел, поразило его сразу и сильно, пробив
пивной туман, как шлепок мокрым полотенцем: орущий голый младенец с разбитым
носом, у Сэнди, которая держит его на руках, безрукавка запачкана кровью,
повернутое к Рою лицо съежилось от страха и неожиданности. Пеленка на полу.
Рэнди, у которого синяки под глазами побледнели совсем
немного, поднял ручки, словно умоляя о чем-то.
— Что тут происходит? — медленно спросил Рой.
