— Да, заряжен. Хотя, по-моему, толку от этого никакого, вот
разве что застрелиться. — Он рассмеялся — болезненно, отрывисто, будто заскрипело
стекло.
— Перестаньте.
Резкость тона сломала странно неподвижное выражение в глазах
Мэтта. Он потряс головой — не так, как человек, отрицающий что-то, а так, как
встряхиваются, вылезая из холодной воды, некоторые звери.
— Наверху покойник, — сказал Мэтт.
— Кто?
— Майк Райерсон. Работник городского хозяйства.
Землеустроитель.
— Вы уверены, что он мертв?
— Нутром чую, хоть к нему и не заглядывал. Не посмел.
Поскольку не исключено, что в определенном отношении он вовсе не мертв.
— Мэтт, в ваших словах нет здравого смысла.
— А вы думаете, я этого не понимаю? То, что я говорю —
ерунда, а то, что думаю — сумасшествие. Но звонить, кроме вас, было некому. Вы
— единственный на весь Салимов Удел человек, кто мог бы… мог… — Мэтт потряс
головой и начал снова. — Мы говорили про Дэнни Глика.
— Да.
— И про то, что умер он, возможно, от злокачественной
анемии… Как сказали бы наши деды, «просто зачах».
— Да.
— Его хоронил Майк. И пса Вина Пэринтона нашел насаженным на
ворота Хармони-Хилл тоже Майк. Майка Райерсона я встретил вчера вечером у
Делла, и…
3
— …и не смог войти туда, — закончил Мэтт. — Не смог. Почти
четыре часа просидел на кровати. Потом, как вор, прокрался вниз и позвонил вам.
Что скажете?
Снявший было с шеи распятие Бен теперь задумчиво потрогал
пальцем поблескивающий холмик тонкой цепочки. Было почти пять часов, небо на
востоке порозовело от зари. Светящийся брусок над головой побледнел.
— Думаю, будет лучше, если мы поднимемся в комнату для
гостей и посмотрим. По-моему, сейчас мы больше ничего не можем сделать.
— Теперь, когда в окно льется свет, все это кажется кошмаром
умалишенного. — Мэтт неуверенно рассмеялся. — Надеюсь, так оно и есть. Надеюсь,
Майк спит, как младенец.
— Ну, идемте, посмотрим.
Мэтт с усилием унял дрожащие губы.
— Ладно. — Он опустил глаза к столу, затем вопросительно
взглянул на Бена.
— Само собой, — ответил Бен и надел крест Мэтту.
Мэтт застенчиво рассмеялся:
— С ним я и впрямь чувствую себя лучше. Думаете, когда меня
повезут в Августу, то позволят не снимать его?
Бен спросил:
— Пистолет нужен?
— Наверное, нет. А то я суну его за пояс штанов и отстрелю
себе яйца.
Они двинулись наверх, Бен шел первым. Лестница заканчивалась
идущим в обе стороны коротким коридором. В одном его конце из открытой двери
спальни Мэтта на оранжевую дорожку выплескивался сноп бледного света.
— Не туда, — сказал Мэтт.
Бен дошел до конца коридора и остановился перед дверью
комнаты для гостей. Он не верил в то чудовищное, что подразумевал Мэтт, и все
равно обнаружил, что его захлестнула волна такого черного страха, какого он еще
не знал.
Ты открываешь дверь — и он свисает с балки. Распухшее, черное,
вздутое лицо. А потом открываются глаза, они выскакивают из орбит, но ВИДЯТ
тебя и радуются, что ты пришел…
Все чувства до единого отреагировали на поднявшееся в
молодом человеке воспоминание с такой полнотой, что на миг Бена парализовало.
Он даже почувствовал запах штукатурки и дикую вонь устроивших себе гнезда
зверьков. Ему показалось, что за простой лакированной дверью этой комнаты для
гостей —все тайны ада.
Потом Бен повернул ручку и толкнул дверь от себя. За спиной
Мэтт крепко сжимал распятие Евы.
Окно комнаты для гостей выходило прямо на восток, где
верхний краешек солнца только что высветлил горизонт. Первые прозрачные сияющие
лучи светили прямо в окно, снопом падая на белую льняную простыню, которую Майк
натянул до груди, и рассыпая по ней редкие золотистые пятнышки. Взглянув на
Мэтта, Бен кивнул.
— Все нормально, — прошептал он. — Спит.
Мэтт безучастно сказал:
— Окно открыто. А было закрыто и заперто. Я сам проверял.
Взгляд Бена сосредоточился на верхней кромке безупречно
выглаженной простыни. Там была одна-единственная капля крови, засохшая до
темного бордо.
— По-моему, он не дышит, — сказал Мэтт.
Бен сделал пару шагов вперед, потом остановился.
— Майк? Майк Райерсон. Просыпайтесь, Майк.
Никакого ответа. Ресницы Майка аккуратно лежали на щеках.
Взлохмаченные волосы свободно рассыпались по лбу. Бен подумал, что в первом
нежном свете утра Майк был не просто красив — он был прекрасен, как профиль
греческой статуи. На щеках цвел легкий румянец, а тело было начисто лишено той
мертвенной бледности, о которой говорил Мэтт — только здоровые тона кожи.
— Конечно, он дышит, — сказал Бен с легким нетерпением. —
Просто заспался.
— Майк… — Он протянул руку и несильно потряс Райерсона.
Свободно переброшенная через грудь левая рука Майка вяло
свалилась с кровати, стукнув костяшками пальцев об пол, словно Райерсон
спрашивал позволения войти.
Мэтт шагнул вперед, взял эту вялую руку и прижал
указательный палец к запястью:
— Пульса нет.
Он хотел было отпустить ее, вспомнил жуткий быстрый стук
костяшек по полу и положил руку Райерсону поперек груди. Та снова заскользила
вниз. Он, скривившись, вернул ее на место и устроил попрочнее. У Бена не
укладывалось в голове. Райерсон спал, должен был спать. Хороший цвет лица,
явная гибкость мышц, губы, приоткрытые словно для вдоха… Его захлестнула
нереальность. Он дотронулся запястьем до плеча Райерсона и почувствовал, что
кожа холодная. Послюнив палец, он подержал его перед полуоткрытыми губами.
Ничего. Ни малейшего дуновения.
Они с Мэттом переглянулись.
— А отметины на шее? — спросил Мэтт.
Бен взял подбородок Райерсона в ладони и стал осторожно
поворачивать голову Майка. Та щека, которую было видно, легла на подушку. От
этого левая рука сместилась, и костяшки снова стукнули об пол.
На шее Майка Райерсона не было никаких отметин.
4
Они опять сидели за столом на кухне. Было 5:35 утра. К ним
доносилось басистое мычание коров Гриффена, которых гнали на восточное пастбище
—вниз по холму, за полосу кустарника и подлеска, скрывающую от глаз
Тэггарт-Стрит.
