— Вероятно, медицинским исследованием.
— Совершенно верно. Таким же образом мы подтверждаем или
исключаем то, что дело нечисто. Если кто-то отравил Майка, пристрелил или
заставил проглотить кусок помадки, нашпигованной проволокой…
— И раньше случалось, что убийство не распознавали.
— Естественно. Но я ставлю на медэксперта.
— А если эксперт даст заключение «от неизвестных причин»?
— Тогда, — неторопливо сказал Бен, — после похорон можно
будет сходить на могилу и посмотреть, не оживет ли он. Если оживет — в чем я не
могу быть уверен — мы поймем, что к чему. А если нет — столкнемся с тем, что
меня беспокоит.
— С фактом моего безумия, — медленно произнес Мэтт. — Бен,
клянусь именем матери, отметины на шее были, я слышал, как открывали окно, и…
— Я вам верю, — спокойно сказал Бен.
Мэтт осекся. У него было лицо человека, который собрался с
силами перед катастрофой, а она так и не произошла.
— Правда? — неуверенно спросил он.
— Другими словами, я отказываюсь верить, что вы не в своем
уме или что у вас была галлюцинация. Я сам однажды пережил… это касалось
проклятого дома на холме… такое, что заставляет меня всей душой сочувствовать
людям, чьи рассказы в свете рациональных знаний кажутся совершенно безумными.
Когда-нибудь я расскажу вам об этом.
— Почему не сейчас?
— Нет времени. Вам надо звонить. Да, еще один вопрос.
Обдумайте его как следует. У вас есть враги?
— Никого, кто способен на такое.
— Может быть, бывший ученик? Затаивший обиду?
Мэтт, точно знавший, до какой степени влияет на жизни своих
учеников, вежливо рассмеялся.
— Ладно, — сказал Бен. — Поверю вам на слово.
Он потряс головой:
— Не нравится мне это. Сначала та собака на воротах
кладбища. Потом исчезает Ральфи Глик, умирает его брат, умирает Майк Райерсон.
Может быть, все это как-то связано. Но такое… не верится.
— Позвоню-ка я лучше Коди домой, сказал Мэтт, поднимаясь. —
Паркинс тоже будет дома.
— В школу тоже позвоните, скажитесь больным.
— Верно. — Мэтт непринужденно рассмеялся. — Первый
пропущенный по болезни день за три года. Вот уж, действительно, повод.
Он отправился в гостиную и принялся звонить, поджидая после
каждого набора номера, чтобы звонки разбудили спящих. По-видимому, жена Коди
отослала его в приемное отделение Камберлендской больницы, потому что он набрал
другой номер, попросил Коди и после короткого ожидания принялся излагать свою
историю. Повесив трубку, он крикнул в кухню:
— Джимми будет через час.
— Хорошо, — отозвался Бен. — Я пошел наверх.
— Ничего не трогайте.
— Не буду.
Добравшись до площадки второго этажа, он услышал, как Мэтт
отвечает по телефону на вопросы Паркинса Джиллеспи, двинулся по коридору, и
слова слились за спиной в бормотание. Он засмотрелся на дверь в комнату для
гостей, и его снова охватил ужас — наполовину выдуманный, наполовину
извлеченный из памяти. Мысленным взором Бен видел, как делает шаг вперед,
толкает дверь. Она распахивается. Комната кажется больше, чем на самом деле,
словно смотрит ребенок. Тело лежит так, как они его оставили — левая рука свисает
до полу, щека прижата к наволочке, на которой еще видны складки от лежания в
шкафу. Вдруг глаза открываются. Они заполнены тупым животным торжеством. Дверь
с треском захлопывается. Левая рука поднимается — пальцы скрючены когтями, губы
кривит хитрая лисья улыбка, открывающая ставшие на диво длинными и острыми
клыки…
Бен шагнул вперед и вытянутыми пальцами толкнул дверь.
Нижние петли слабо скрипнули.
Тело лежало так, как они его оставили: левая рука упала,
левая щека прижата к подушке…
— Паркинс едет, — сказал Мэтт в коридоре за спиной, и Бен с
трудом сдержал крик.
5
Бен подумал, как удачно выразился: пусть дела примет машина.
Все очень напоминало машину, одно из сложных, хитроумных немецких
приспособлений, сконструированных из заводных пружин и зубцов, где в сложном
танце движутся цифры.
Первым прибыл Паркинс Джиллеспи в зеленом галстуке,
оттененном ВЭФ-овской булавкой. Глаза еще были сонными. Он сообщил, что
уведомил медэксперта округа.
— Сам-то сукин сын не явится, — сказал Паркинс, втыкая в уголок
морщинистых губ «Пэлл-Мэлл». — Однако пришлет помощника и еще одного малого,
сделать снимки. Мертвяка трогали?
— У него рука свалилась с кровати, — ответил Бен. — Я
пытался уложить ее обратно, только не получается. Паркинс смерил его взглядом и
ничего не сказал. Бен вспомнил жуткий стук костяшек пальцев по деревянному полу
комнаты для гостей, и в животе ворохнулся брезгливый хохоток.
Мэтт отвел их наверх, и Паркинс несколько раз обошел тело.
— Эй, а вы уверены, что он помер? — наконец, спросил он. —
Будить пробовали?
Следом, прямо с родов, приехал из камберлендской больницы
доктор медицины Джеймс Коди. После обмена традиционными любезностями («Наше
вам», — сказал Паркинс, раскуривая очередную сигарету) все опять пошли за
Мэттом наверх. «Вот если бы мы все были музыкантами, — подумал Бен, — то теперь
сумели бы по-настоящему проводить парня в последний путь».
И опять почувствовал, как к горлу пытается подступить смех.
Коди отвернул простыню и некоторое время хмурился, глядя на
тело. Мэтт с изумившим Бена спокойствием сказал:
— Джимми, это напомнило мне то, что ты говорил про мальчика
Гликов.
— Мистер Бэрк, то был конфиденциальный разговор, — мягко
ответил Коди. — Если родичи Дэнни Глика дознаются, что вы сказали, они могут
подать на меня в суд.
— Но выиграют ли они дело?
— Вероятно, нет, — со вздохом сказал Джимми.
— Чего это насчет мальчишки Гликов? — хмурясь, спросил
Паркинс.
— Ничего, — ответил Джимми. — Совершенно из другой оперы.
Он приложил к груди Майка стетоскоп, что-то пробурчал,
отвернул веко и посветил в открывшийся остекленелый шарик.
Бен заметил, что зрачок сузился, и вполне явственно сказал:
«Господи!»
— Интересный рефлекс, верно? — сказал Джимми.
Он отпустил веко, которое с нелепой медлительностью
вернулось на место, словно труп им подмигнул.
