— Флойд тебя любит, Сьюзан. Он… гибнет. Он сломался и все
мне рассказал. Излил мне свою душу. — Глаза миссис Нортон засияли
воспоминанием. — Под конец он сломался и плакал, как дитя.
Сьюзан подумала, как это непохоже на Флойда. Не сочиняет ли
мать? По глазам Энн она поняла, что не сочиняет.
— И от меня ты хочешь того же, да, мам? Реву-корову? Или ты
просто влюбилась в мечту о внуках со светлыми волосиками? Наверное, я доставляю
тебе немало беспокойства — тебе не почувствовать, что ты сделала свое дело, пока
ты не увидишь меня замужем за хорошим человеком, которого сможешь держать под
каблуком. Пока я не остепенюсь при мужике, который спешным порядком обрюхатит
меня и превратит в матрону. Вот счастье-то, а? Ну, а как насчет моих желаний?
— Сьюзан, ты не знаешь, чего хочешь.
Мать сказала это с такой полной убежденностью, что на
мгновение Сьюзан чуть не поверила ей. Она представила себе такую картину: вот
они с матерью стоят здесь в тех же самых позах (мать у качалки, Сьюзан — у
дверей), только друг с другом их связывает зеленая пряжа, провисшая, ослабевшая
от бесконечного дерганья нить. Картинка изменилась: мать оказалась в шляпе с
тульей, лихо продернутой множеством разных лент. Мать, одетая в желтое платье с
набивным рисунком, отчаянно пыталась выудить большущую форель. Потянуть леску в
последний раз и шлепнуть рыбину в плетеную корзинку. Но зачем? Чтобы оседлать?
Чтобы съесть?
— Нет, мам. Я точно знаю, чего хочу. Бена Мирса.
Она развернулась и пошла наверх. Мать подбежала к лестнице
следом за ней и визгливо крикнула:
— Ты не сможешь снять комнату! У тебя нет денег!
— У меня сотня на аккредитиве и три — в банке, —
хладнокровно отозвалась Сьюзан. — И, думаю, я смогу устроиться на работу в
центре, к Спенсеру. Мистер Лэбри уже несколько раз мне предлагал.
— Его заботит только одно: как бы заглянуть к тебе под юбку,
— сказала миссис Нортон, понижая, однако, голос на целую октаву. Почти вся
злость улетучилась, уступив место легкому испугу.
— Пусть, — сказала Сьюзан, — буду ходить в панталонах до
колен.
— Детка, не сходи с ума, — Энн поднялась на пару ступенек. —
Я только хочу, чтобы тебе было лучше…
— Напрасно, мам. Прости, что я тебя ударила. Я поступила
ужасно. Я тебя люблю, правда. Но перееду отсюда. С бо-ольшим опозданием. Ты же
должна это понимать.
— Подумай как следует, — теперь в словах миссис Нортон
явственно звучали сожаление и испуг. — Я все равно не считаю, что была
бестактна. Видала я таких артистов, как твой Бен Мирс. Все, что его интересует,
это…
— Все. Хватит.
Сьюзан повернулась к матери спиной. Та поднялась еще на одну
ступеньку и крикнула вдогонку дочери:
— Флойд уходил от нас в жутком состоянии. Он…
Но дверь в комнату Сьюзан закрылась, отсекая ее слова.
Сьюзан прилегла на кровать (которую не так давно украшали мягкие игрушки и
пудель с транзисторным приемничком в животе) и лежала, глядя в стену, стараясь
не думать. На стене висело несколько афиш Сьерры Клаб, но совсем недавно ее
окружали вырезанные из плакатов «Роллинг Стоунз», «Крим» и «Кродэдди» портреты
кумиров Сьюзан — Джима Моррисона и Джона Леннона, Дэйва Ван Ронка и Чака Берри.
В сознание девушки протиснулся призрак минувших дней, похожий на бледный, плохо
сделанный снимок, где негативом были мысли Сьюзан. Она так и видела газеты,
торчащие из кипы дешевой макулатуры:
«МНОГО ГДЕ БЫВАЮЩИЙ МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ С МОЛОДОЙ ЖЕНОЙ
СТАНОВЯТСЯ УЧАСТНИКАМИ «ВЕРОЯТНО» РОКОВОЙ АВТОМОБИЛЬНОЙ КАТАСТРОФЫ». Дальше —
осторожно сформулированные инсинуации. И, может быть, сделанная на месте
происшествия тамошним репортером фотография, слишком кровавая для местной
газеты — в самый раз для таких, как Мэйбл. Хуже всего было то, что семя
сомнения все-таки заронили. Глупо. Что же, ты думала, что до своего приезда
сюда он жил под стеклянным колпаком? Что явился упакованным в противомикробный
целлофановый пакет, как стакан в мотеле? Глупо. И все же семя было посеяно.
Оттого-то Сьюзан чувствовала к матери нечто большее, чем подростковую досаду и
обиду — она чувствовала что-то мрачное, граничащее с ненавистью. Отгородившись
от этих мыслей (не насовсем, просто отогнав подальше) Сьюзан закинула руку на
лицо и уплыла в неуютную дрему, взломанную пронзительным звонком телефона внизу
и окончательно разбитую голосом матери, которая звала:
— Сьюзан! Тебя!
Она сошла вниз, отметив, что минутная стрелка на часах едва
ушла за половину шестого. Солнце светило с запада. Миссис Нортон в кухне
принималась за ужин. Отец еще не возвращался.
— Слушаю?
— Сьюзан? — голос был знакомым, но назвать его
обладательницу сразу же она не могла.
— Да, кто говорит?
— Ева Миллер. Сьюзан, плохие новости.
— Что-то случилось с Беном?
Похоже, вся слюна изо рта исчезла. Ладонь Сьюзан поднялась к
горлу. Миссис Нортон с лопаткой в руке подошла к дверям кухни и оттуда смотрела
на дочь.
— Ну, была драка. После обеда у нас объявился Флойд Тиббитс…
— Флойд!
От тона Сьюзан миссис Нортон поморщилась.
— …и я сказала, что мистер Мирс спит. Он сказал, ладно — так
же вежливо, как всегда, но одет был ужасно странно. Я спросила: ты не заболел?
Он был в старом пальто, какой-то странной шляпе, а руки держал в карманах.
Когда мистер Мирс встал, мне даже в голову не пришло сказать ему про Флойда.
Было так много волнений…
— Что случилось? — Сьюзан почти кричала.
— Что ж… Флойд его избил, — несчастным голосом сказала Ева.
— Прямо у меня на стоянке. Шелдон Корсон с Эдом Крейгом вышли и оттащили его.
— С Беном все в порядке?
— По-моему, нет.
— Что с ним? — Сьюзан очень крепко сжимала трубку.
— Когда Флойд стукнул мистера Мирса в последний раз, тот
отлетел спиной на этот свой заграничный автомобильчик и ударился головой. Карл
Формен повез его в приемное отделение Камберлендской больницы, а мистер Мирс
был без сознания. Больше я ничего не знаю. Если вы…
Сьюзан повесила трубку, побежала к шкафу и стащила с вешалки
плащ.
— Сьюзан, в чем дело?
— Твой милый мальчик Флойд Тиббитс, — проговорила Сьюзан,
едва ли сознавая, что по щекам потекли слезы, — уложил Бена в больницу.
И выбежала, не дожидаясь ответа.
2
Сьюзан добралась до больницы в половине седьмого. Она сидела
на неудобном пластиковом стуле, уперевшись отсутствующим взглядом в экземпляр
«Хорошей хозяйки». «И кроме меня — никого, — думала она. — Черт, вот ужас-то».
Она совсем уже решилась позвонить Мэтту Бэрку, но подумала, что врач вернется,
обнаружит ее отсутствие — и не стала.
