— Сомневаюсь. Не забывайте, только один человек
действительно что-то видел.
— Вряд ли. Это — городской пьяница.
— Если подобная история выйдет на свет божий, его распнут, —
сказал Джимми.
— Кто? Уж не Полина Диккенс, это точно. Она готова начать
приколачивать к дверям амулеты от дурного глаза.
— В эпоху Уотергейта и топливного кризиса она — исключение,
— заметил Коди.
Остаток пути они проехали молча. Похоронное бюро Грина
находилось в северной части Камберленда. Позади него, между черным ходом
часовни и высокой дощатой оградой стояли два катафалка. Джимми выключил
зажигание и посмотрел на Бена.
— Готовы?
— Да вроде.
Они вышли из машины.
8
Возмущение, весь день нараставшее в Сьюзан, около двух часов
разорвало свои оковы. Они взялись за дело по-дурацки, дали здоровенного крюку,
чтобы доказать то, что (простите, мистер Бэрк) все равно окажется чушью
собачьей. Сьюзан решила немедленно, сейчас же отправиться в дом Марстена.
Она спустилась вниз и взяла книжку. Энн Нортон пекла
печенье, а отец сидел в гостиной, следя за матчем «Пэкер» — «Пэтриот».
— Ты куда? — спросила миссис Нортон.
— Проехаться.
— Ужинать будем в шесть. Потрудись вернуться вовремя.
— Не позднее пяти.
Сьюзан вышла из дома и села в свою машину — предмет ее
величайшей гордости, но не потому, что это была первая машина, которой она
владела безраздельно, а потому, что расплатилась за нее («почти расплатилась, —
поправила себя Сьюзан, — остается еще шесть выплат») плодами собственных
трудов, собственного таланта. «Веге» Сьюзан скоро должно было сравняться два
года. Девушка осторожно, задним ходом вывела машину из гаража и коротко махнула
рукой матери, которая смотрела на нее из окна кухни. Негласный разрыв между
ними не заживал. Прочие ссоры — неважно, насколько ожесточенные — всегда
своевременно заканчивались, жизнь шла своим чередом, хороня больные места под
повязкой дней и не тревожа до следующего конфликта, когда все старые претензии
и обиды вытаскивались на свет божий и подсчитывались, как в сыгранной с большим
счетом партии в криббидж. Но нынешний разрыв казался полным, это была тотальная
война. Раны было не забинтовать. Оставалась лишь ампутация. Сьюзан уже почти
закончила упаковывать вещи и чувствовала, что поступает правильно. Это
следовало сделать давным-давно.
Она проехала по Брок-стрит, оставив дом позади и ощущая
радость и решимость, становившиеся тем сильнее, чем дальше Сьюзан уезжала от
родного гнезда. В глубине души девушка сознавала нелепость происходящего, но
нельзя сказать, чтобы это было неприятно. Сьюзан собиралась предпринять
решительные действия, и эта мысль подкрепляла ее. Она была прямолинейной
девочкой, события уик-энда сбивали ее с толку, приводили в полную
растерянность. Теперь она покажет им кузькину мать!
На мягкой обочине за городской чертой Сьюзан остановила
машину и пешком направилась через западное пастбище Карла Смита туда, где,
дожидаясь зимы, круглился рулон выкрашенной в красное противоснежной пленки.
Чувство нелепости происходящего усилилось, и, раскачивая один из колышков из
стороны в сторону, чтобы лопнула удерживающая его в ряду прочих гибкая
проволока, Сьюзан не смогла сдержать усмешку. Колышек был настоящим колом около
трех футов длиной, заостренным на конце. Она вернулась с ним к машине и положила
на заднее сиденье, умом понимая, для чего предназначается этот колышек (в
кинотеатрах под открытым небом она просмотрела на сдвоенных сеансах достаточно
фильмов Хаммера, чтобы знать: вампиру положено забивать в сердце кол), но ни на
секунду не задумалась, сумеет ли заколотить его в грудь мужчине, если того
потребует ситуация.
Сьюзан поехала дальше, за пределы города, в Камберленд.
Слева оказалась маленькая сельская лавчонка, которая работала по воскресеньям —
там отец Сьюзан покупал воскресную «Таймс». Ей вспомнилась маленькая витринка с
бижутерией у прилавка.
Она купила «Таймс», а потом взяла маленький золотой крестик.
Ее расходы достигли сорока пяти долларов. Сумму вызвонил на кассовом аппарате
толстый продавец, всего на секунду отвлекшийся от телевизора, где показывали
озадаченного Джима Планкетта.
Сьюзан свернула к северу, на Каунти-роуд — прямое
двухполосное шоссе, недавно покрытое асфальтом. Этим солнечным днем все
казалось свежим, бодрящим и живым, а жизнь — такой милой! Мысли Сьюзан перескочили
на Бена. Скачок был невелик.
Из-за медленно плывущего кучевого облака вышло солнце,
наводнив дорогу пятнами сияющего света и тени, потоками изливаясь сквозь листву
нависших над шоссе деревьев. «В такой день, как сегодня, — подумала Сьюзан, —
можно поверить, что все на свете заканчивается счастливо».
Проехав по Каунти еще пять миль, она свернула на Брукс-роуд,
которая за границей Салимова Удела становилась немощеной. К северо-западу от
поселка дорога шла то вверх, то вниз через сильно заросшую лесом местность, так
что Сьюзан оказалась почти отрезанной от яркого послеполуденного солнца. Тут не
было ни домов, ни трейлеров, а большей частью земли владела бумажная компания,
известная главным образом своими просьбами к патронам не облагать налогом их туалетную
бумагу. На обочине дороги через каждые сто футов виднелись знаки: «Охота
запрещена» и «Посторонним вход воспрещен». Сьюзан миновала поворот к свалке, и
в ней шевельнулось легкое беспокойство. На этом сумрачном отрезке дороги
туманные возможности казались более реальными. Она обнаружила, что уже не в
первый раз гадает, зачем нормальному человеку покупать развалюху самоубийцы да
еще закрывать окна от солнечного света ставнями.
Дорога резко нырнула, а потом круто пошла вверх по западному
склону Марстен Хилл. Сквозь деревья Сьюзан сумела разглядеть конек крыши дома
Марстена.
Она поставила машину у подножия откоса, в конце заброшенной
лесной дороги, и вышла из нее. Немного помедлив, Сьюзан взяла кол, а на шею
повесила крестик. Она по-прежнему чувствовала себя нелепо, но если бы мимо
случайно проехал кто-то из знакомых и увидел, как она шагает по дороге с
колышком от противоснежного заграждения в руке, было бы в два раза хуже.
«Привет, Сьюзи, куда это ты?»
«Да так, в старый дом Марстена, убить вампира. Но мне надо
спешить, в шесть — ужин».
Сьюзан решила сократить путь и пройти лесом.
Она осторожно перешагнула через развалины каменной ограды на
дне кювета и порадовалась, что надела слаксы. Очень высокая мода для
бесстрашных истребителей вампиров. Чтобы добраться до настоящего леса, ей
пришлось пробраться через мерзкие заросли ежевики и поваленные стволы.
Она с трудом взбиралась наверх, не останавливаясь, ступая
так тихо, как только могла. Чем ближе Сьюзан оказывалась к гребню холма, тем
сильнее редел заслон ветвей, и то здесь, то там на миг показывался дом Марстена
— его обращенная к поселку слепая сторона. И Сьюзан стало страшно. Указать
точную причину своего испуга она бы не сумела — таким же беспричинным был
страх, пережитый (но уже почти забытый) ею в доме Мэтта Бэрка. Девушка нимало
не сомневалась, что ее никто не услышит, вдобавок стоял белый день, но на плечи
давило неослабное бремя страха. Казалось, он нагнетается в сознание Сьюзан тем
отделом мозга, что обычно молчит, видно, потому что устарел — так же, как
аппендикс. Радость от сегодняшнего дня пропала. Она обнаружила, что в голову
лезут те самые киноэпопеи ужасов, где героиня поднимается по узкой лесенке на
чердак — посмотреть, что же напугало бедную старушку миссис Кобэм, или
спускается в какой-нибудь темный подвал, где полно паутины и стены из
нетесаного, покрытого испариной камня (символическая утроба). Сама она, уютно
притулившись под рукой кавалера, обычно думала: «что за идиотка… да я бы никогда
туда не полезла!» И вот, пожалуйста: лезет. Тут Сьюзан начала понимать,
насколько далеко зашли различия между головным и спинным мозгом человека, как
головной мозг может гнать тебя все дальше и дальше, несмотря на предупреждения,
подаваемые ответственной за инстинкты частью нервной системы, так похожей на
мозг аллигатора. Рассудок способен толкать человека вперед, пока дверь чердака
не распахнется в физиономию некому ухмыляющемуся страшилищу, или пока он не
заглянет в какую-нибудь наполовину заложенную кирпичом нишу в погребе и не
увидит…
