Вагончики появлялись только в юго-западной части города —
вагончики со всем, что им сопутствует, наподобие пригородного пояса астероидов:
поднятые на блоки разбитые останки машин, прицепленные к потертым канатам
покрышки, поблескивающие на обочинах жестянки из-под пива, изношенное бельишко,
развешанное после стирки между первыми попавшимися жердями, сочный запах
нечистот из наскоро поставленных отхожих мест. Дома на Повороте приходились
близкой родней дровяным сараям, но почти на каждом торчала поблескивающая
телевизионная антенна, а внутри почти у всех стояли цветные телевизоры,
купленные в кредит у Гранта или Сирса. Во дворах этих лачуг и вагончиков было
полно детей, игрушек, пикапов, снегоходов, а еще — мопедов. В некоторых случаях
вагончики содержались хорошо, но чаще это, похоже, оказывалось слишком
хлопотно. Одуванчики и ведьмина трава разрастались, доходя до щиколоток. Почти
сразу за городской чертой, там, где Брок-стрит превращалась в Брок-роуд,
находилось кафе «У Делла», по пятницам в нем играли рок-н-ролл, а по субботам —
«комбо». В семьдесят первом году кафе сгорело и было отстроено заново. Почти
все ковбои, живущие в южной части городка, наведывались туда со своими
девчонками выпить пивка или подраться.
Многие телефоны были спаренными — на два, три или шесть
абонентов, так что здешним жителям всегда было о ком поболтать. Во всех
небольших городках скандал всегда потихоньку кипит на задней конфорке, как
печеные бобы тетушки Синди. За редкими исключениями, скандалы рождались на
Повороте, но в общий котел то и дело вносил свою лепту кто-нибудь с чуть более
прочным статусом.
Управлялся Удел городским сходом и, хотя с 1965 года шел
разговор о том, чтобы сменить такую форму правления на городской совет, который
бы раз в два года публично отчитывался по статьям бюджета, ходу эта идея так и
не получила. Город рос недостаточно быстро для того, чтобы старый способ
сделался активно тягостным и болезненным, хотя тяжеловесная демократия типа
«что касается меня» заставляла кое-кого из новоприбывших раздраженно закатывать
глаза. Было трое выборных, городской констебль, ответственный за презрение
бедных, городской нотариус (чтобы зарегистрировать машину, приходилось ехать к
черту на кулички, на Тэггарт-стрим-роуд, и храбро встречать двух злющих псов,
свободно разгуливающих по двору) и школьный инспектор. Добровольная пожарная
дружина получала чисто символические ассигнования — триста долларов в год — но
главным образом служила клубом общения для стариков-пенсионеров. За те месяцы,
что горели травы, отставники успевали повидать массу волнующего и остаток года
просиживали вокруг Обладателя достоверных сведений, рассказывая друг другу
байки. Отдела коммунального хозяйства не было — ведь не было ни общего
водоснабжения, ни газопровода, ни канализации, ни электросети. С северо-запада
на юго-восток город наискось рассекал строй вышек линии электропередач
Центральной Мэнской энергокомпании, прорубая в лесных участках огромную брешь
шириной в сто пятьдесят футов. Одна такая вышка стояла рядом с домом Марстена,
угрожающе нависая над ним, как страж иной цивилизации.
Все, что Салимов Удел знал о войнах, пожарах и
правительственных кризисах, он черпал в основном из телепередачи «Уолтер
Кроникл». Да, парнишку Поттеров убили во Вьетнаме, а сын Клода Боуи вернулся на
протезе (наступил на противопехотную мину), но он же устроился работать на
почту, помогать Кэнни Дэнлису, так что с этим все было нормально. Ребята носили
волосы длинней, чем у отцов и не так аккуратно причесывались, но больше никто
действительно ничего не замечал. Когда в Объединенной средней школе отказались от
формы, Эгги Корлисс написала в камберлендский «Леджер» письмо — но Эгги уже
много лет каждую неделю писала в «Леджер», главным образом, насчет пагубности
спиртного и чуда принятия Иисуса Христа в сердце свое как лично своего
спасителя.
Кое-кто из ребят баловался наркотиками. Сын Хораса Килби,
Фрэнк, в августе предстал перед судьей Хукером и был оштрафован на пятьдесят
долларов (судья согласился разрешить ему заплатить из прибыли от пирушки в
газете), но более серьезную проблему представлял алкоголь.
С тех пор, как возраст продажи спиртного снизился до
восемнадцати, в кафе «У Делла» болтались целые толпы подростков. Домой они
летели как оглашенные, словно хотели сделать на дороге новое, резиновое
покрытие, и то и дело кто-нибудь разбивался насмерть. Например, как Билли Смит,
который со скоростью девяносто миль в час врезался в дерево на Дип-Кат-роуд,
угробив и себя, и свою подружку, Лаверну Дьюби. Однако, если не считать этого,
знание Уделом провинциальных мучений было академическим. Время текло здесь по
иному расписанию.
В таком милом городке не было почвы ни для каких чудовищных
мерзостей. Только не здесь.
5
Энн Нортон гладила, и тут с сумкой продуктов ворвалась дочь,
кинула ей под самый нос какую-то книжку, с задней обложки которой смотрел
довольно тонколицый молодой человек, и принялась болтать.
— Помедленней, — сказала Энн. — Приглуши телевизор и
рассказывай.
Сьюзан заткнула рот Питеру Маршаллу, который тысячами
выдавал доллары на «Голливудские квадраты», и рассказала матери про встречу с
Беном Мирсом. Миссис Нортон заставила себя выслушать излияния Сьюзан, спокойно
и сочувственно кивая, несмотря на желтые предупредительные огни, которые
вспыхивали каждый раз, как Сьюзан упоминала нового молодого человека… теперь
молодых людей сменили мужчины, полагала миссис Нортон, хотя думать, будто
Сьюзан достаточно взрослая для мужчин, было трудно. Но сегодня огни горели чуть
ярче обычного.
— Звучит волнующе, — сказала она и положила на гладильную
доску очередную мужнину рубашку.
— Он действительно оказался очень милым, — сказала Сьюзан. —
Очень естественным.
— Ох, ноги мои, ноги, — сказала миссис Нортон. Она поставила
утюг напопа, отчего тот злобно зашипел, и опустилась в бостонское
кресло-качалку возле большого окна. Потянувшись, она вытащила из пачки на
кофейном столике «Парламентскую» и закурила.
— Ты уверена, что он в порядке, Сьюзан?
Сьюзан оборонительно улыбнулась.
— Конечно, уверена. Он похож… ну, не знаю… на инструктора из
колледжа, что ли.
— Говорят, Сумасшедший Взрывник был похож на садовника, —
задумчиво сообщила миссис Нортон.
— Чушь собачья, — бодро сказала Сьюзан. Этот эпитет
неизменно раздражал ее мать.
— Дай-ка посмотреть книжку, — мать протянула к ней руку.
Сьюзан подала книгу, внезапно припомнив сцену
гомосексуального изнасилования в тюремной камере.
— «Воздушный танец», — задумчиво протянула Энн Нортон и
принялась наобум пролистывать страницы. Сьюзан покорно ждала. У матери было
чутье на такие вещи и она, как всегда, учует. Фрамуги были подняты, ленивый
предполуденный ветерок шевелил желтые кухонные занавески — мама настаивала, чтобы
кухню называли столовой, как будто Нортоны жили, утопая в шике. Дом был
приятным — из твердого кирпича, который было трудновато прогреть зимой, зато
летом тут царила прохлада, как в речном гроте. Стоял он на полого поднимавшейся
в горку Брок-стрит, и из большого окна, у которого сидела миссис Нортон,
уходящая в город дорога была видна целиком. Вид радовал глаз, а зимой
становился даже живописным: длинная сверкающая колея, уходящая в перспективу,
нетронутый снег и уменьшенные расстоянием домики, отбрасывающие на снежное поле
продолговатые мазки желтого света.
