Он посмотрел на дом.
— Ты уверен?
— Само собой. И ты тоже. Ты что, не чувствуешь, какая он
дрянь? И этот дом тебя не пугает одним только видом?
— Да, — просто призналась девушка, сдаваясь. Логика мальчика
была логикой нервных окончаний, и, в отличие от логики Бена Мирса,
сопротивляться ей было невозможно.
— Как будем действовать? — спросила она, машинально отдавая
Марку лидерство в затее.
— Просто поднимемся к дому и влезем, — сказал он. — Найдем
его, забьем в сердце кол — мой кол — и снова выйдем. Он, вероятно, в подвале.
Ты взяла фонарик?
— Нет.
— Черт, и я не взял. — Он бесцельно поворошил листья обутой
в кроссовку ногой. — Крест, небось, тоже не принесла?
— А вот и принесла, — сказала Сьюзан.
Она вытащила из-за пазухи и показала Марку цепочку. Он
кивнул, а потом продемонстрировал свою, под рубахой.
— Надеюсь, я сумею вернуться раньше предков, — угрюмо сказал
он. — Я свистнул это у мамы, из коробки с украшениями. Если она это обнаружит,
мне небо с овчинку покажется.
Мальчик огляделся. Пока они разговаривали, тени
вытягивались. Они со Сьюзан испытали внезапный порыв откладывать, откладывать…
— Когда найдем его, не смотри ему в глаза, — велел Марк. —
Он не может вылезти из гроба, пока не стемнеет, но завлечь взглядом все равно
может. Знаешь наизусть что-нибудь церковное?
Они двинулись сквозь кусты, отделявшие лес от нестриженного
газона дома Марстена.
— Ну, «Отче наш»…
— Отлично. Это я тоже знаю. Будем читать хором, пока я буду
вгонять кол. Он увидел полное отвращения, никнущее лицо девушки, взял ее руку и
сжал. Хладнокровие Марка приводило в замешательство.
— Послушай, мы должны. Чтоб мне провалиться, за прошлую ночь
он прибрал к рукам полгорода. Если еще подождать, весь город пропал. Теперь
дело пойдет быстро.
— За прошлую ночь?
— Мне приснилось, — сказал Марк по-прежнему спокойно, но
глаза потемнели. — Мне приснилось: они подходили к домам и звонили по телефону,
и умоляли, чтобы их впустили. Некоторые понимали — где-то в глубине души — но
все равно впускали их. Ведь это легче, чем думать, что такое может твориться на
самом деле.
— Это просто сон, — тревожно отозвалась Сьюзан.
— Спорим, сегодня куча народу лежит в постели, задернув
занавески и закрыв ставни, и гадает — может, у них грипп или простуда. Во всем
теле у них слабость, а в голове все путается. И есть им не хочется, при мысли о
еде их тошнит.
— Откуда ты все это знаешь?
— Читаю журналы про монстров, ответил он, — и, когда
удается, хожу в кино. Обычно приходится говорить маме, что иду смотреть
диснеевские мультики. Правда, всему верить нельзя. Иногда напридумывают всякой
дряни просто, чтоб история вышла покровавей.
Они уже были сбоку от дома. Сьюзан подумала: «Скажите
пожалуйста, экая команда уверовавших! Старый учитель, наполовину свихнувшийся
от книжек. Писатель, у которого детские кошмары стали навязчивой идеей.
Мальчишка, который по фильмам и грошовым страшным книжкам изучил сверх
программы курс вампироведения. А я? Я действительно верю в это? Неужели
паранойя заразна?»
Она верила.
Как и сказал Марк, рядом с домом охота смеяться пропадала.
Все мыслительные процессы и сам разговор затмил более глубинный голос,
пронзительно вопивший: «опасность! опасность!» — но не словами. Сердце у Сьюзан
заколотилось, дыхание стало частым, но кожа похолодела из-за сосудосуживающего
действия адреналина, который во время стресса удерживает кровь в глубоких
колодцах тела. Почки закрылись наглухо и отяжелели. Глаза словно бы приобрели
сверхъестественную зоркость, вбирая каждую щепочку, каждую чешуйку краски на
боковой стене дома. Но не внешние стимулы стали причиной запуска всех этих
механизмов: тут не было ни вооруженных людей, ни огромных рычащих псов, ни
запаха гари. После долгой спячки очнулся страж, спрятанный куда глубже, чем
пять чувств Сьюзан. И отмахнуться от него было невозможно.
Она заглянула в щель между ставнями на первом этаже.
— Батюшки, да тут ничего не сделано, — сказала она чуть ли
не сердито. — Настоящая помойка.
— Дай посмотрю. Подними-ка меня.
Сьюзан переплела пальцы, чтобы Марк мог заглянуть сквозь
сломанные доски в разрушающуюся гостиную дома Марстена. Мальчик увидел
заброшенную коробку гостиной с толстой патиной пыли на полу (во многих местах
пересеченном следами ног), лохмотьями свисающие обои, два или три старых
складных кресла, исцарапанный стол. В углах с потолка свисали фестоны паутины.
Не успела Сьюзан возразить, как Марк застучал тупым концом кола по удерживавшим
ставень крючку с петлей. Обе ржавых части запора упали на землю, а ставни со
скрипом разошлись на пару дюймов.
— Эй! — запротестовала девушка. Не надо…
— А что ты предлагаешь? Позвонить в дверь?
Он оттянул правый ставень и выбил одно из пыльных волнистых
стекол. Оно со звоном выпало внутрь. Сьюзан охватил жаркий сильный страх, во
рту появился медный привкус.
— Еще можно сбежать, — сказала она вроде бы себе самой.
Марк сверху взглянул на нее. В его взгляде не было
презрения, только честность и такой же сильный страх, какой чувствовала она
сама.
— Если тебе надо, иди, — сказал мальчик.
— Да нет, не надо, — она попыталась сглотнуть, чтобы
избавиться от комка в горле, но тщетно. — Давай скорей. Ты делаешься тяжелым.
Марк выбил торчащие осколки выдавленного стекла, перебросил
кол в другую руку, а освободившуюся просунул в отверстие и отпер окно. Он
подтолкнул его кверху, окно слабо застонало — и путь был открыт.
Сьюзан позволила ему слезть, и они молча взглянули на окно.
Потом Сьюзан шагнула вперед, оттолкнула правый ставень и, когда он распахнулся,
положила руки на занозистый подоконник, готовая подтянуться. Гнездящийся в ней
страх был так велик, что вызывал дурноту, подобно некому страшному плоду,
который Сьюзан несла в своем чреве. Она поняла наконец, каково было Мэтту Бэрку
подниматься по лестнице навстречу тому неведомому, что поджидало в комнате для
гостей.
Сознательно или бессознательно, Сьюзан всегда
преобразовывала страх в простое уравнение: страхи = неизвестность. И проблема
решалась несложным сокращением до простых алгебраических терминов, а именно:
неизвестное = скрипучая доска (или еще что-нибудь), скрипучая доска = бояться
нечего. Все ужасы современного мира можно было распотрошить простым применением
переходной аксиомы равенства. Некоторые страхи, разумеется, были оправданными
(не садись за руль в сильный снег и при плохой видимости, не протягивай руку
дружбы рычащим собакам, не ходи в парк с незнакомыми мальчиками — как там в
старом анекдоте? «Трахнемся или пройдемся?»), но до сего дня Сьюзан не верила,
что бывают страхи, недоступные пониманию, апокалиптические и едва ли не
парализующие. Данное уравнение решения не имело. Сам процесс движения вперед
стал подвигом.
