Сьюзан гибко подтянулась, перебросила через подоконник ногу,
спрыгнула на пыльный пол гостиной и огляделась. В комнате воняло. Запах сочился
из стен почти видимыми миазмами. Она попыталась внушить себе, что пахнет просто
гнилой штукатуркой или скопившимся отсыревшим пометом устроивших гнезда за
здешними сломанными обрешетками зверьков — сурков, крыс, может быть, даже енота
или двух. Но дело было более серьезным. Вонь животных не бывает такой густой,
прочной и въевшейся. Этот смрад заставил Сьюзан подумать о слезах, рвоте,
черноте.
— Э-эй, — тихо позвал Марк. Его руки затрепыхались над
подоконником. — Помоги немножко.
Она высунулась из окна, подхватила мальчика подмышки и
тянула кверху, пока он не уцепился за подоконник. Потом Марк перебросил тело в
дом. Ноги в кроссовках глухо стукнули о ковер, после чего в комнате снова
воцарилась тишина.
Они обнаружили, что, зачарованные молчанием, прислушиваются
к нему. Казалось, нет даже того слабого высокого жужжания, каким звенит полная
тишина — звука, с которым лениво успокаиваются нервные окончания. Только
огромное мертвое беззвучие да биение крови в висках.
И все равно оба понимали. Конечно. Они не одни.
2
— Пошли, — сказал Марк. — Осмотримся.
Он очень крепко стиснул кол и бросил на окно короткий
тоскливый взгляд.
Сьюзан медленно направилась в коридор, мальчик пошел следом.
Прямо за дверями оказался маленький столик, а на нем — книга. Марк взял ее.
— Слушай, — спросил он, — ты знаешь латынь?
— Немножко. Учила в колледже.
— Что это значит? — он показал ей переплет.
Сьюзан прочла вслух, лоб перерезала морщинка. Потом девушка
покачала головой:
— Не знаю.
Марк наугад раскрыл книгу и вздрогнул. На картинке
обнаженный мужчина держал выпотрошенное тело ребенка над чем-то, чего не было
видно. Мальчик вернул книгу на место, радуясь, что избавляется от нее
(продолговатый переплет казался на ощупь тревожно знакомым), и они вместе
отправились по коридору на кухню. Там тени были более заметны. Солнце ушло на
другую половину дома.
— Чувствуешь, пахнет? — спросил Марк.
— Да.
— Тут воняет хуже, правда?
— Ага.
Марку вспомнилась мамина темная кладовка в их прежнем доме.
Один раз там испортились три бушеля помидоров. Этот запах как две капли воды
напоминал запах гниющих, разлагающихся овощей.
Сьюзан прошептала:
— Господи, как мне страшно.
Рука Марка нашла руку Сьюзан и крепко вцепилась в нее.
Линолеум на кухне был старым, зернистым, рваным, а под
старой фарфоровой раковиной — вытертым дочерна. Посреди кухни на большом
исцарапанном столе стояла желтая тарелка с недоеденным сырым гамбургером. Рядом
лежали нож и вилка.
Дверь в погреб была приоткрыта.
— Вот туда нам и надо, — сказал Марк.
— Ой, — слабо отозвалась Сьюзан.
Еле приоткрытая дверь совсем не пропускала в погреб свет.
Казалось, голодные языки мрака лижут кухню, поджидая, чтобы пришла ночь и
позволила проглотить ее целиком. Эта четверть дюйма тьмы страшила скрытыми в
ней невыразимыми возможностями. Сьюзан беспомощно и неподвижно стояла рядом с
Марком. Потом мальчик шагнул вперед, потянул открывшуюся дверь и на мгновение
остановился, глядя вниз. Девушка увидела, как дергается мышца у него под
подбородком.
— По-моему… — начал он, но Сьюзан расслышала что-то за спиной
и обернулась, вдруг почувствовав, что они сваляли дурака и уже слишком поздно.
Это был Стрейкер. Он усмехался.
Марк обернулся, увидел и попытался пронырнуть у Стрейкера за
спиной. Кулак Стрейкера врезался ему в подбородок, и больше мальчик ничего не узнал.
3
Марк пришел в себя, когда его несли вверх по лестнице, но
вела эта лестница не в погреб. Ощущения, что со всех сторон тебя окружает
камень, не было, а воняло не так сильно. Марк позволил себе самую малость
приподнять веки, голова же по-прежнему вяло болталась на шее. Приближалась
лестничная площадка… второй этаж. Марк разглядел это вполне ясно. Солнце еще не
село. А значит, оставалась хилая надежда.
Они достигли площадки, и вдруг руки, державшие мальчика,
исчезли. Он тяжело грохнулся на пол, ударившись головой.
— Тебе не пришло в голову, что я понимаю, когда меня водят
за нос, молодой человек? — спросил Стрейкер.
Глядя с полу, легко было дать ему все десять футов роста.
Лысая голова поблескивала в сгущающемся полумраке с неброской элегантностью.
Марк с растущим ужасом понял, что плечи обвивает веревка.
Он схватился за карман, где раньше лежала ракетница.
Стрейкер расхохотался, запрокинув голову.
— Я взял на себя смелость изъять пистолет, молодой человек.
Мальчиков не следует допускать к оружию, в котором они не разбираются и равным
же образом не должно водить барышень в дома, куда вас не приглашали.
— Что вы сделали со Сьюзан Нортон?
Стрейкер улыбнулся.
— Я доставил ее туда, куда она желала отправиться, мальчик
мой. В погреб. Позже, когда солнце зайдет, она встретится с тем, ради кого
пришла сюда. Ты и сам сведешь с ним знакомство — может быть, сегодня вечером,
попозже, или завтра ночью. Конечно, он может отдать тебя девчонке, но мне
кажется, он предпочтет заняться тобой сам. У девчонки найдутся свои друзья,
среди которых, может статься, есть и такие же, как ты, любители лезть не в свое
дело.
Марк выбросил вперед обе ноги, целясь Стрейкеру в
промежность, но тот текучим шагом балетного танцовщика отступил в сторону.
Одновременно он сам дал Марку пинка, угодив точно по почкам.
Закусив губу, Марк скорчился на полу.
Стрейкер посмеивался.
— Давай, молодой человек. Ножками.
— Я… я не могу.
— Тогда ползком, — неумолимо сказал Стрейкер.
Второй пинок пришелся по крупной бедренной мышце. Было
страшно больно, но Марк стиснул зубы и поднялся на колени, потом — на ноги.
Они прошли по коридору к двери в его дальнем конце. Острая
боль в почках унялась до ровной, ноющей.
— Что вы собираетесь со мной сделать?
— Спеленать, как индейку по весне, молодой человек. Позже,
когда мой Хозяин пообщается с тобой, получишь свободу.
