Проснувшись поутру, чуть свет, не утерпел: подхватился и направился помочь управиться по хозяйству, с удивлением обнаружив, что мальцов на подворье не видать. Только Зван, широко зевая, повстречался ему на крыльце. Он стоял последнюю смену, умаялся дальше некуда. Предрассветная смена — самая тяжкая, в сон так и клонит, но у парней отношение к службе самое серьезное, потому как Виктор без утайки рассказал, насколько сильно сейчас гульды хотят получить их шкуру. Да ладно, не впервой, с тех пор, как в леса подались, до них кто-нибудь постоянно желает дотянуться, но пока руки коротки. А чтобы и дальше ходили несолоно хлебавши, парни и поостеречься могут.
— Чего вскочил ни свет ни заря? — удивился Зван.
Уж больше месяца Горазд и Виктор перестали опасаться ватажников. Вроде и притерлись, да и не получается так, чтобы по одному лезвию ходить и совсем не доверять друг дружке. Страх и недоверие нужны были поначалу, а теперь пришла пора доверия, иначе — конец один.
— А ты мальцов-то не видел? — вопросом на вопрос ответил Горазд.
— В мастерскую убегли, подготовить все. Мишка, тот в Приютное за девками укатил.
— Так а за скотиной-то кто же?.. Вот я их! Ладно, пойду мамке помогу.
— Так это…
— Чего?
— А-а… да ничего. Пойду Кота поднимать, его смена.
Горазд, ничего не ответив, направился в коровник. Странный какой-то сегодня Зван. Наверное, с недосыпа мысли в кучу собрать не может. Передернув плечами (утро сырое и зябкое, осень уж почти), он пробежался до постройки и уже взялся было за ручку, но вдруг замер как вкопанный. Что это? Из-за двери послышался игривый женский смех, донеслось мужское ворчание, глухо стукнуло ведро, опять ворчание, но теперь уже недовольное… и снова женский смех:
— Богдан, осторожнее, медведь! Молоко опрокинешь.
Поначалу у Горазда еще было сомнение. Хотя чего сомневаться? Девок Мишка еще не привез, иных женщин на подворье нет, но вот поверить в то, что слышали уши, никак не мог. Когда же узнал голос матери, последние сомнения развеялись окончательно. Словно пелена на глаза упала, все в каком-то красном цвете, губы сами ощерились в зверином оскале. Вот, значит, как! Дверь отлетела в сторону, словно ее ураганом распахнуло. Вот они, стоят, обнявшись, и не просто обнявшись, а слившись устами, и мать… Его мать льнет к другому мужчине!
Первой его увидела Беляна. Не на шутку испугавшись, она тут же заслонила собой Богдана. Как это у нее получилось, не понять: вроде и статная баба, да только кузнец куда больше нее, а вот словно полностью его прикрыла от нежданной опасности.
— Горазд, нет!
— Отойди, — глухо прохрипел парень.
— Не отойду! Хочешь порешить, бей сначала меня!
— Как!.. Как!.. А ты!.. Ты!.. Вы!.. Да я!.. А-а-агхр-р!!!
Добротно сработана дверь — и массивная, и петли железные, но вот сорвало ее и бросило наземь. Не выдержала она свирепого удара ногой. Парень обезумел от ярости. Все еще бешено вращая глазами, Сохатов-старший стоял перед женщиной, устремившей на него гневный взгляд, и мужчиной, безвольно опустившим руки и потупившим взор: по всему видно — у него не было даже мысли сопротивляться.
Послышался стук копыт, раздался заливистый девичий смех, посвист возничего — и в ворота влетела бедарка. Мишка вернулся. Горазд ожег злым взглядом враз присмиревших девчат и брата, после чего с всхлипом вдохнул воздух, отвернулся и размашистым шагом направился к крыльцу.
Пройдя на кухню, он схватил бадейку с колодезной водой, припасенной еще с вечера, отпил… Теплая, зараза. Опрокинул ее на голову. Нет, так не остудить кипящую кровь. Да что же это?! Как такое?! Перевернув в зале пару столов, он грузно опустился на лавку за устоявший и, уперев локти в стол, обхватил голову, взлохматив волосы и с силой сжав виски. Как она могла?!!
— Горазд.
Парень поднял глаза. Взгляд постепенно принял осмысленное выражение, и он сумел рассмотреть братьев, стоящих перед ним единым фронтом. Сколько он так просидел, и самому невдомек.
— Чего вам?
— Мы это… — заговорил Первак как самый старший из них. — Мы еще вчера хотели… А потом подумали, чего на тебя вываливать, чай, с дороги, устал… Ты не подумай, у них ничего такого…
— Сам посуди, — это уже Вторак на помощь брату пришел, — трудно им. И дядьке Богдану, и мамке. А они ить еще и не старые. Чего ты взъярился? Сам-то укатил счеты с гульдами сводить, позабыл, что глава семьи теперь. А дядька Богдан взял на себя заботу о нас и ничего не требовал взамен. Тяжко нам было бы без него, и мамке тяжко. Как без мужика-то в доме?
— А вы, стало быть, не мужики?
— Ты с больной головы-то на здоровую не сваливай. — Младший тоже отмалчиваться не стал. — Что ты про дядьку Богдана плохого сказать можешь? Он со всем уважением. Сам хотел с тобой поговорить, да только не успел малость.
А действительно, что это он? Какое он имеет право винить их? Кабы был жив отец, пусть прикованный к постели, пусть немощный, но жив, — иное дело. А так-то чего… Он ведь и сам Богдана любит, уважает не меньше мальцов, в чем-то и пример с него брал. Тот ведь без лишних слов взял опеку над младшенькими. А ведь это долг старшего мужа в семье. Его, Горазда, долг. Не в чем ему винить Орехина. Подумав немного, Горазд пришел к выводу, что подойди тот, расскажи все без утайки — только порадовался бы и пожелал счастья. От всего сердца пожелал бы. Наверное, дело в том, что как-то неожиданно все получилось. Вот и сорвался, как камень с кручи.
Тяжко поднявшись на ноги, он вышел из-за стола и направился на улицу. Братья хотели было заступить ему путь, но он устало отмахнулся, словно десяток телег в одиночку разгрузил. Те сразу смекнули, что гнев ушел, и, ни слова не сказав, отступились.
Богдана он нашел в мастерской. Тот понуро сидел на колоде, приставленной в угол. На ней деревянные заготовки под токарный станок тесали. Да и вообще, где работа топором, там колода никогда помехой не будет. Подошел и, так же понурившись, встал перед ним:
— Дядька Богдан, ты это… Прости меня… Дурень я молодой, чего с меня взять-то.
— Ты прости, Горазд. Не следовало мне так поступать, ежели старший муж в семье есть.
— Не в чем тебе виниться, дядька Богдан. Какой я муж! Домашних одних бросил, укатил невесть куда головой рисковать. Младших братьев да мамку оставил одних, без поддержки. Только ты это… Так, чтобы по-людски… Видно, Отец Небесный так положил, чтобы ты все же стал мне заместо отца. Не тестем, так отчимом.
Парень вышел на двор и тут же столкнулся с матерью. Она, едва увидев сына, замерла, устремила на него гневный и в то же время тревожный взгляд. Но в следующее мгновение взгляд переместился ему за спину, и на ее лице тут же отразилось облегчение. В дверях стоял Богдан. Он был хмур, но при этом умудрялся смотреть на нее светло, ободряя. Горазд оглянулся, потом снова взглянул на мать и вдруг озарился улыбкой, хорошей такой, доброй:
