В обратный путь отбыли уже после полудня, когда Виктор сумел вернуться из гостей. После представления его перехватил Градимир, похвалил за службу и дал разрешение отдыхать до его возвращения в крепость. Прямо указал, что в самой крепости можно не находиться. Волков решил воспользоваться свалившейся на него свободой и провести пару деньков на постоялом дворе. Опять же нужно заняться новобранцами.
Два дня пролетели на одном дыхании, словно и не было в сутках двадцати четырех часов. Все это время из троих рекрутов планомерно выбивали дух. Нет, никто их не бил. Вернее, и это было, но в процессе, так сказать, разъяснительной работы, когда парням доподлинно объясняли, какую они совершили глупость, когда остались в живых да еще и согласились пойти под руку нового атамана. У них были все основания считать, что это какая-то новая форма пытки. Да и как иначе назвать эти беспрестанные занятия — бег и физические упражнения на грани возможного.
Были и приятные моменты: сытная кормежка, теплая и мягкая постель, а главное, им доверили огненный бой. Однако все эти удовольствия были с неким душком. Кормили сытно, но сытыми они не были — слишком много сил уходило, пока парней гоняли. Все съеденное очень быстро растрясалось. Спали по-людски, да только оценить того не могли. Добирались до коек, едва волоча ноги, и проваливались в сон без сновидений. На рассвете просыпались в таком состоянии, будто и не спали вовсе, а всю ночь вкалывали, как проклятые. Стрельба — занятие, конечно, интересное, если пару-тройку раз пальнуть. Но когда уж плечо саднит, когда более сотни раз отрабатываешь заряжание, всюду таскаешь за собой этот мушкет, от которого уже неодолимо хочется избавиться, какой уж тут интерес! Одним словом, ко времени отъезда Виктора они уже были убеждены, что на каторге куда лучше.
Несмотря на ранение, последний из рекрутов был в самой выигрышной ситуации. Находился на излечении, взирал на все эти безобразия со стороны. Специально для него из Обережной привезли бабку Любаву, чтобы излечила как полагается и скоренько на ноги поставила. Раненый шел на поправку, только настроение его от того не улучшалось, скорее наоборот. Жилье у всех четверых было одно, и он видел, как достается парням. Правда, никто ведь и не обещал, что жизнь будет сладкая и беззаботная.
Все. Пора и честь знать. Сколько там будет гулять воевода — неизвестно. Но к его прибытию десяток должен быть в крепости. А долго ему гулять никак не получится. Заместитель — в женихах, ему бы после свадьбы с молодой женой помиловаться, как оно издревле заведено. Так что только лишь приличия соблюсти — и сразу в крепость, где сейчас за главного один из сотников.
— Опять ты, Тихоня.
— Тетка Беляна, я ведь никакой работы не погнушаюсь.
— Знаю. Есть будешь?
— Не за подачкой я пришел.
— Да ведаю я, ведаю. Стало быть, будь гостем и садись за стол. И нечего брови хмурить. Иль обидеть хозяйку возжелал?
— Никого я обижать не хочу, тетка Беляна, да только какой я гость…
— А это не тебе решать, — строго отрезала женщина. — Коли назвала тебя гостем, то и веди себя как подобает.
Виктор глянул на молоденького паренька, и что-то шевельнулось в памяти. Тот стоял, скособочившись, за спиной обозначился горб. Видно было, что некогда парень телом был ладен, а лик и сейчас у него пригожий. Добрый должен был получиться муж, да только не повезло. То, что увечье его не от рождения, было прекрасно видно любому.
— Беляна, что за добрый молодец? — спросил Виктор так, чтобы не услышал парень, перед которым улыбчивая деваха уже выставляла миску с кашей и кружку с квасом.
— Тихоня. Из вольных. В лесной деревеньке жил. В тот год, ну когда… Его деревом придавило.
— А-а, помню. Его тогда бабка Любава вместе с твоим Гораздом лечила.
— Он и есть.
— А чего он тут-то?
— Работу ищет. Уж в третий раз приходит.
— Так взяла бы. Парень-то хороший. И видно, что работящий. А главное — видно, что голоден, но даром питаться не желает. Или я чего не ведаю?
— Все верно, Добролюб, да только какой из него работник. Силы в нем нет никакой, увечный.
— Я слышал, горбуны обладают силой невероятной. Отец Небесный будто одаривает их взамен увечья.
— Слышала я о таком, но это ежели с рождения. А тут — вон хворый он. В отчем доме-то помогал, как мог, да только из сил выбивается быстро. И толку от него меньше, чем от деда дряхлого.
— Нешто родители хлебом попрекнули?
— Сам не захотел оставаться нахлебником. Глянь, вот и отец его заявился. Опять станет уговаривать вернуться. — Женщина кивнула в открытое окно, через которое были видны ворота, где и впрямь появился какой-то крестьянин. — Я бы взяла его. Да я же не хозяйка, тебе решать.
Показалось или и впрямь с надеждой спросила? Нет, не показалось. И взгляд умоляющий. Женское сердце, оно такое.
— Иди, Беляна.
Виктор продолжал завтракать и наблюдал за тем, как к пареньку подошел крестьянин, стал что-то втолковывать. Парень, набычившись, упрямо мотал головой и забрасывал в рот кашу полными ложками. Видно, что не от жадности. Просто понимает, что уж если выпала возможность, нужно поесть. Но и вести беседу с отцом при посторонних не желает. Чем беседа закончится, тоже было ясно: уйдет крестьянин снова один. Волков и сам не знал, отчего проникся симпатией к Тихоне. Быть может, потому что и сам был калекой. Нет, лицо его тут ни при чем. Увечной была его душа. Так что пусть травмы и разные, но оба они инвалиды.
— Парень, я слышал, ты работу ищешь? — опускаясь напротив, спросил Виктор.
— Ищу, — хмуро буркнул Тихоня, но в глазах сверкнул огонек.
— А что умеешь?
— Я за любую работу возьмусь, чего не знаю, постигну быстро.
— И за женскую возьмешься?
— Сказываю же, за любую.
— Дом прибрать, мужиков обстирать, снедь сготовить, раненых обиходить. А случись тяжелые, так и ходить за ними, как за детьми малыми?
— В свой отряд сватаешь? — Аж голос зазвенел.
— Ну не на это же подворье. Тут Беляна хозяйка. Я только в память о прошлом, почетный гость. В Обережную поедем.
— Так не возьмут. — В глазах — расстройство и печаль.
— Это не твоя забота. И потом, я тебя не на рать сватаю, будешь на хозяйстве.
— Согласен.
— Да как же так-то! — вскинулся не на шутку разволновавшийся отец.
Крестьянин и впрямь рассчитывал уговорить сына вернуться домой. Тем более что работу тот найти никак не мог. Ни мельник, ни кузнец, ни кто иной не хотели связываться с увечным. Тот, может, уж и подался бы в Звонград, да путь этот пешком ему не одолеть. Сюда-то с великим трудом добрался. И вот такая напасть! Нашелся тот, кто подал этому молодому охламону надежду, а тот и радешенек. Шрамы Виктора отца ничуть не смущали, эка невидаль. Знает он этого вояку. Когда-то трактирщиком был, потом лихим делом пробавлялся, за что все его Вепрем кличут. Сказывают, бедокурил он только в Гульдии. Там и прозвище заработал, которое молва людская сюда донесла. Знал и то, что ныне этот аспид на службе в Обережной. Ну и как с таким отпускать родную кровинушку!
