Не суетясь, медленно перемещаясь по палубе, команда эсминца готовилась к неравному бою. Они не собирались убегать – они намеревались сами атаковать врага. Так уж сложилось, что в гонке на морских просторах им нипочем не выиграть у японцев, имеющих преимущество минимум в три узла. Оставалось только принять бой со вчетверо превосходящими силами. Нет, не так. Навязать бой по своим правилам.
Науменко вновь внимательно осматривает противника в бинокль. Тут главное – не ошибиться. Потому как если это не противник, а свои… Да нет же, все верно, если двух головных еще можно принять за своих, то два в конце кильватера никак не могут быть русскими. Впрочем… А ведь идут-то они не кильватером. Нет, точно в строю пеленга: уж больно дистанция между ними мала. Эдак, идя в кильватере, недолго и до столкновения. Они сейчас примерно посредине, значит, дистанция до головного и замыкающего должна быть примерно одинаковой.
– На дальномере?
– Есть, на дальномере.
Эти новые дальномеры, которые начал производить концерн, были очень хороши. Труба с разлетом 1,8 метра разместилась на специально сделанной для этого площадке позади и немного выше ходового мостика, что позволяло вести круговой обзор, ну или почти круговой, так как дым из труб все же представлял собой некоторую проблему, хотя сами трубы были ниже линии наблюдения. Сам дальномер был куда удобнее применяющихся сейчас микрометров: он не боялся качки, его не нужно было задирать на мачту, так как он работал не в вертикальной, а в горизонтальной плоскости. Но самое главное – он обеспечивал высокую точность определения расстояния на дистанции до ста кабельтовых. А на флоте их пока не было – это тоже подарок от друзей зятя.
– Дистанция до головного?
– Десять кабельтовых, – следует вскоре доклад.
– Дистанция до замыкающего?
– Восемь кабельтовых.
Что и требовалось доказать. Идут строем пеленга, причем ближе к «Страшному» идет замыкающий. Странно: уж больно тесное построение. Может, они начали сходиться после того, как обнаружили «Страшного»? Не суть. Сейчас главное – сделать так, чтобы они ненавязчиво подставились под мины. Тихонько так, аккуратно, прикинувшись ветошью. В идеале, конечно, лучше бы, чтобы просвет вовсе пропал, но даже незначительное его уменьшение значительно увеличит шансы попадания торпед.
– Машина, уменьшить ход до семнадцати. – Вот так вот, тихонько, тихонько.
Казалось бы, ничего не произошло, но вскоре Петр Афанасьевич начал замечать, что головной все же слегка отдалился, переменили свое положение относительно «Страшного» и остальные. Вот они уже идут вровень не со вторым, а с третьим миноносцем. Головной сбрасывает ход, второй замешкался, и зазор заметно сокращается, третий также реагирует с запозданием, о четвертом и говорить не приходится. Науменко видит только силуэты кораблей, что творится на палубе – не рассмотреть, так что, скорее всего, и японцы не видят их приготовлений, но на всякий случай маскировка не помешает.
Командир бросает взгляд в сторону аппаратов. Малеев и Акинфиев замерли на местах наводчиков, на аппараты наброшены куски брезента, придав им несуразную форму, так что если японцы что и видят, то им ничего не разобрать. Хотя что они могут увидеть? Ага, запасные мины уже готовы к заряжанию: только поверни аппарат – и можно заряжать. Вот только мины все еще в трубах, ну да это мы мигом.
– Ермий, готовы?
– Готовы, командир.
– С богом!
Брезент сдернут. Первый, пошел. Хлопок – эсминец мелко вздрогнул, выталкивая длинную сигарообразную тушу, которая со всплеском падает в воду и, быстро набирая максимальную сорокаузловую скорость, устремляется к кораблям противника. Секунды текут, растягиваясь в целую вечность. Второй, пошел. Вновь хлопок, дрожь, всплеск – и пенный след, устремившийся к своей цели. Аппараты быстро разворачивают и начинают перезаряжать, люди работают молча и слаженно, как на многократных тренировках, никто не суетится, не путается друг у друга под ногами, каждый знает, что ему следует делать. Для того и слито семь потов на эту палубу, чтобы сейчас все работало как часы.
Часы. Науменко смотрит на секундомер, тут же переводит взгляд на японцев. Нет, вроде ничто не изменилось, ничего не заподозрили. Взгляд на орудийную платформу, возле которой пригнулся расчет. Все верно, нечего отсвечивать: бог весть какая у них там оптика и насколько глазастые сигнальщики, с их хваленым кошачьим зрением. Отдавать приказ им рано, так как сразу после атаки Петр Афанасьевич планирует отворачивать на сто двадцать градусов и, прикрывшись дымами, уйти. Если кто и успеет сделать выстрел, так это кормовое орудие, ну еще с правого борта. По одному, не больше, потому как после все заволочет дымом. Опять взгляд на секундомер. Медленно. Как все же медленно течет время. Японцы. Вроде уравняли скорость, начинают приводить в порядок строй, но зазор между кораблями сократился еще больше. Все, минута двадцать секунд.
– Серегин, дымы!
– Есть, дымы! – слышится отдаленный голос, а затем над кормой начинает вспухать черный столб дыма. Пока он еще не набрал силы, но облако растет с каждой секундой.
Отворачивать? Рано. Время. Почему нет взрыва? Промазали? Обеими минами? Черт, нужно было сблизиться, вот сейчас они уже должны заметить прошедшие мимо пенные следы от мин – и откроют огонь. Господи, прости меня, грешного.
Взрыв. Белопенный фонтан взметается вверх, выше мачт. Головной миноносец, словно норовистая лошадь, взбрыкнул, корма сначала подпрыгнула, а затем резко осела в воду. Вероятно, все же скорость разнилась, так как головной заполучил не свою торпеду: она предназначалась для второго.
Взрыв. Такой же фонтан в носовой части четвертого в строю: все же промазали по третьему, но достали последнего. Опять ошибка со скоростью, но все, что ни делается, все к лучшему. Эвон – двумя торпедами да две цели, еще и с такого расстояния. Понятно, что целились не в них. Ну да Науменко не в обиде. Из-за фонтана не видно чуть не трети корабля, но видно, что его слегка подбрасывает, словно наскочил на какую-то неровность; и с секундной задержкой, фонтан еще не начал опадать, еще один взрыв – они словно наложились один на другой, – второй разметал белопенный султан воды. Никак сдетонировали боевые части запасных мин – они должны складироваться где-то в том месте. Миноносец словно нырнул в пучину. Вот он был – а вот только мелькнула в воздухе корма, и все.
– Лево на борт!
– Есть, лево на борт!
– Машина, полный ход! Самый полный!
Эсминец кренит на правый борт, люди хватаются кто за что, чтобы не слететь в холодное море. С кормы звучит выстрел сорокасемимиллиметровой пушки, ей вторит бортовая. Запоздало рявкает носовое орудие, стреляет уже на предельном углу – снаряд, понятное дело, падает с большим упреждением по курсу японцев.
Корму заволакивает черным дымом. Петр Афанасьевич еще успевает увидеть вспышки на японских кораблях, несколько снарядов падает по правому борту с недолетом: не ожидали такой прыти. Один ухает с левого, поблизости от борта, взметнув водяной султан, обдавая людей и палубу водой и осколками. Но пока Бог миловал – вроде все на ногах. Нет, вон один из матросов хватается за предплечье, зло выматерившись, но затем смотрит на руку и, в очередной раз чертыхнувшись сквозь зубы, продолжает заряжать аппарат, на рукаве появляется темное пятно. Понятно. Царапина, но обожгло чувствительно.
