— Возможно, — согласился я. — Возможно, надо.
viii
Он повёл меня в библиотеку, с рыцарскими доспехами в углу и
музейной коллекцией оружия на стене. Рядом с телефонным аппаратом лежала папка
с надписью «ДЖОН ИСТЛЕЙК, „ГНЕЗДО ЦАПЛИ“» на лицевой стороне. Уайрман открыл
папку, достал фотографию. Изображённый на ней дом, конечно же, напоминал тот, в
котором мы сейчас находились. В архитектуре безошибочно угадывалось сходство,
свойственное, скажем, двоюродным братьям. Но в одном эти здания кардинально
отличались, и потому похожесть (дома явно строились по одному проекту, с
одинаковой крышей из ярко-оранжевой желобчатой черепицы) эту разницу только
выпячивала.
Нынешний «Дворец» скрывался от мира за высокой стеной,
которая лишь в одном месте прерывалась воротами — не было даже служебного
въезда. Прекрасный внутренний двор видели лишь считанные люди, помимо Уайрмана,
Энн-Мэри, девушки, чистившей бассейн, и садовника, приезжавшего дважды в
неделю. Двор этот напоминал тело красотки, скрытое бесформенной одеждой.
Первое «Гнездо цапли» было другим. Как и фарфоровый особняк
Элизабет, этот мог похвастаться шестью колоннами и просторной, приглашающей
подняться на неё верандой. К особняку вела широкая дугообразная подъездная
дорожка, прорезающая два акра лужайки. Усыпанная не гравием, как сказала Мэри,
а дроблёными розовыми ракушками. Первый дом Истлейков говорил миру: «Добро
пожаловать». Его наследник — «Эль Паласио» — не пускал на порог. Илзе заметила
это сразу, как и я, но в тот день мы увидели особняк с дороги. С тех пор мнение
моё изменилось, и по веской причине: я привык к тому, чтобы смотреть на
гасиенду с берега. Подходя к ней с незащищённой стороны.
Первое «Гнездо цапли» было также выше, три этажа по
фронтону, четыре — в задней части, поэтому (если особняк действительно стоял на
небольшом холме, как говорила Мэри), с верхнего этажа люди могли любоваться
захватывающей дух круговой панорамой: Залив, материк, Кейси-Ки и
Дон-Педро-Айленд. Не самый плохой вариант. Но лужайка выглядела неухоженной,
неопрятной. По обе стороны дома в ряду пальм, сгибающихся под ветром, как
гавайские танцовщицы, зияли прорехи. Я присмотрелся и увидел, что некоторые
окна на верхних этажах заколочены. И крыша выглядела как-то странно. Мне
потребовалось несколько секунд, чтобы понять почему. Над восточной частью крыши
высилась труба. Над западной — отсутствовала, хотя ей полагалось там быть.
— Дом сфотографировали после их отъезда? — спросил я.
Уайрман покачал головой.
— По словам Шэннингтона, фотографию сделали в марте 1927
года, до того, как утонули девочки, когда все были счастливы и здоровы. Ты
видишь не обветшание — это разрушения, нанесённые ураганом. «Элис».
— Которой из них?
— Официально сезон ураганов начинается здесь пятнадцатого
июня и длится около пяти месяцев. Внесезонные ураганы с тропическими ливнями и
сильным ветром… для старожилов все они — «Элис». Как «Ураган „Элис“».
[149]
Это
такая шутка.
— Ты выдумываешь.
— Отнюдь. «Эстер» — сильнейший ураган двадцать шестого года
— обошёл Дьюму стороной, а вот «Элис» двадцать седьмого прошёлся по острову.
Потом ударил по материку и затопил Глейдс. Урон, который ты видишь на
фотографии, — следствие урагана. Если на то пошло, урон незначительный.
Несколько пальм вырваны из земли, вскопана лужайка, кое-где выбиты окна. Но, с
другой стороны, последствия урагана ощущаются и теперь. Потому что не вызывает
сомнений, что именно «Элис» привела и к смерти близняшек, Тесси и Лауры, и ко
всему остальному. Включая и наше с тобой появление на Дьюме.
— Объясни.
— Вот это помнишь?
Уайрман достал из папки вторую фотографию, и, конечно же, я
её помнил. Её увеличенная копия висела на лестничной площадке второго этажа.
Эта, в силу размеров, была более резкой. Семья Истлейк в сборе, во главе с
Джоном Истлейком, одетым в чёрный купальный костюм. Выглядел он, как
голливудский актёр второго разряда, обычно снимающийся в детективах и
приключенческих фильмах. Элизабет пухлой попкой сидела на одной его руке. Во
второй Джон держал гарпунный пистолет, маску и трубку для дыхания.
— Если судить по Элизабет, я бы сказал, что фотографию
сделали году в двадцать пятом, — заметил Уайрман. — Выглядит она годика на два
с небольшим. Адриане… — он постучал пальцем по старшей дочери, — …может быть от
семнадцати до тридцати четырёх. Ты согласен?
Действительно, семнадцатилетняя, и со всеми присущими
женщине округлостями; это видно сразу, пусть на ней
купаль-ник-который-скрывает-практически-всё.
— У неё уже надуто-капризное лицо, на котором написано:
я-хочу-быть-где-нибудь-ещё, — продолжил Уайрман. — Даже интересно, так ли
удивился её отец, когда она сбежала с каким-то его менеджером. И не обрадовался
ли он в глубине души её побегу? — Он вновь скопировал выговор Криса
Шэннингтона: — Убежа-ать в А-атла-анту с ма-альчиком в га-алстуке и
светоза-ащитном козырьке, — и тут же заговорил обычным голосом. Похоже,
Уайрмана действительно печалила смерть девочек, пусть и случилось это более
восьмидесяти лет тому назад. — Она и её новоиспечённый муж вернулись, но к тому
времени оставалось только разыскивать тела.
Я коснулся пальцем сурового лица чернокожей няни.
— А это кто?
— Мельда или Тильда, а может, прости Господи, Гекуба, если
послушать Криса Шэннингтона. Его отец знал её имя, а Крис уже не помнит.
— Красивые браслеты.
Уайрман без особого интереса посмотрел на фотографию. — Я
тебе верю.
— Может, Джон Истлейк спал с ней, — предположил я. — Может,
браслеты — маленький подарок.
— Quien sabe? Богатый вдовец, молодая женщина… такое
случается.
Я постучал пальцем по корзинке для пикника, которую молодая
чернокожая женщина держала обеими руками, словно корзина весила немало.
Возникало ощущение, что там не только сандвичи… может, и целая курица, а ещё —
несколько бутылок пива для старого господина… чтобы утолить жажду после целого
для, проведённого на воде и под водой.
— Какого цвета корзина? Тёмно-коричневая? Или красная?
Уайрман как-то странно на меня посмотрел.
— Фотография чёрно-белая, трудно сказать.
— Расскажи мне, как ураган привёл к смерти девочек?
Он вновь открыл папку и протянул мне давнюю газетную
заметку.
С сопровождающим её фотоснимком.
— Из «Венис гондольер», номер от 28 марта 1927 года. Саму
информацию я нашёл в Сети. Джек Кантори позвонил в редакцию, уговорил кого-то
сделать ксерокопию и прислать мне по факсу. Между прочим, Джек — просто чудо.
