Мелочи, мелочи, правда кроется в мелочах.
Хочет ли увиденное высказаться, даже если мозг повреждён?
Травмирован? Должно хотеть, должно.
Она думает: «У меня болит голова».
Она думает: «Что-то случилось, и я не знаю, кто я. Или где
я. Или что означают все эти яркие, окружающие меня образы».
Она думает: «Либбит? Моё имя — Либбит? Я знала, до того как.
Я могла говорить до-того-как, когда знала, но теперь мои слова — рыбы в воде.
Мне нужен мужчина с волосами на губе».
Она думает: «Это мой папочка, но когда я пытаюсь произнести
его имя, вместо этого говорю: „Ица! Ица!“ — потому что в этот момент какая-то
птица пролетает мимо моего окна. Я вижу каждое пёрышко. Я вижу её глаз,
блестящий, как стекло. Я вижу её лапку, она согнута, как будто сломана, и это
слово — кривуля. У меня болит голова».
Девочки заходят. Мария и Ханна заходят. Она их не любит, в
отличие от близняшек. Близняшки маленькие, как и она.
Она думает: «Я называла Марию и Ханну Большими Злюками
до-того-как», — осознаёт, что знает это вновь. Ещё что-то вернулось. Слово,
обозначающее ещё одну мелочь. Она снова его забудет, но в следующий раз
вспомнит, и будет помнить дольше. Она в этом практически уверена.
Она думает: «Когда я пытаюсь сказать „Ханна“, я говорю:
„Анн! Анн!“ Когда я пытаюсь сказать „Мария“, я говорю: „И! И!“ И они смеются,
эти злюки. Я плачу. Мне нужен мой папа, и я не могу вспомнить, как его назвать;
это слово ушло. Слова — будто птицы, они летают. Летают и улетают. Мои сёстры
говорят. Говорят, говорят, говорят. У меня в горле пересохчо. Я пытаюсь сказать
„пить“. Я говорю: „Ить! Ить!“ Но они только смеются, эти злюки. На мне повязка,
я ощущаю запах йода, запах пота, слушаю их смех. Я кричу на них, кричу громко,
и они убегают. Приходит няня Мельда, её голова красная. Потому что волосы
повязаны косынкой. Её кругляши сверкают на солнце, и называются эти кругляши
браслетами. Я говорю: „Ить, ить!“ — но няня Мельда меня не понимает. Тогда я
говорю: „Ака! Ака!“ — и няня сажает меня на горшок, хотя на горшок мне совсем и
не нужно. Я сижу на горшке и вижу, и повторяю: „Ака! Ака!“ Входит папочка.
„Чего ты кричишь?“ — всё его лицо в белых пузырях пены, кроме полосы гладкой кожи.
Там, где он провёл той штуковиной, которая убирает волосы. Он видит, куда я
указываю. Он понимает. „Да она хочет пить“. Наполняет стакан. Комната залита
солнцем. Пыль плавает в солнце, и папина рука движется сквозь солнце, неся
стакан, и называется это — „красиво“. Я выпиваю всё-всё. Потом снова кричу, но
от радости. Он целует меня целует меня целует меня, обнимает меня обнимает меня
обнимает меня, и я пытаюсь сказать ему: „Папочка!“ — но по-прежнему не могу.
Потом я вдруг думаю о его имени, и в голове появляется „Джон“, вот я и думаю о
его имени, и пока я думаю „Джон“, с моих губ срывается: „Папочка!“ — и он
обнимает меня обнимает меня ещё сильнее».
Она думает: «Папочка — моё первое слово после того, как со
мной случилось плохое».
Правда кроется в мелочах.
Глава 2
"Розовая громада"
i
Географическое предложение Кеймена сработало, но если уж
говорить о приведении в порядок моей головы, думаю, что на Флориду выбор пал
случайно. Это правда, я там поселился, но в действительности там не жил. Нет,
географическая терапия Кеймена сработала благодаря Дьюма-Ки и «Розовой
громаде». Для меня эти два места составили собственный мир.
Я отбыл из Сент-Пола десятого ноября с надеждой в сердце, но
без особых ожиданий. Провожала меня Кэти Грин, королева лечебной физкультуры.
Она поцеловала в губы, крепко обняла и прошептала:
— Пусть все твои сны сбудутся, Эдди.
— Спасибо, Кэти, — ответил я, тронутый до глубины души, хотя
из головы у меня не шёл сон с Ребой, воздействующей на злость куклой, в котором
она, выросшая до размеров ребёнка, сидела в кресле в залитой лунным светом
гостиной дома, где я прожил с Пэм много лет. Несильно мне хотелось, чтобы этот
сон сбылся.
— И пришли мне свою фотографию из «Диснейуолда». Хочу
увидеть тебя с мышиными ушами.
Обязательно, — пообещал я, но не побывал ни в «Диснейуолде»,
ни в «Сиуолде», ни в «Буш-Гарденс», ни на «Дантона-Спидуэй».
[21]
Когда я
покидал Сент-Луис в комфортабельном салоне «Лир-55» (уход на пенсию при деньгах
имеет свои преимущества), температура воздуха опустилась до пяти градусов ниже
нуля, и на землю падали первые снежинки, предвестники длинной зимы. В Сарасоте
я вышел из самолёта в жару под тридцать градусов и солнце. Даже пересекая
полосу асфальта, отделявшую меня от терминала частных пассажирских самолётов,
по-прежнему опираясь на верную красную «канадку», я буквально чувствовал, как
правое бедро не устаёт повторять: «Спасибо тебе».
Вспоминая то время, я вижу бурлящий котёл эмоций: любви,
желания, страха, ужаса, сожаления и глубокой нежности. Испытать эти чувства
могут лишь те, кто побывал на грани смерти. Думаю, то же самое ощущали Адам и
Ева. Конечно же, они оглядывались на Эдем (едва ли вы не согласитесь в этом со
мной), когда босиком двинулись по дорожке, приведшей туда, где мы сейчас и
находимся, в наш мрачный, пронизанный политикой мир с пулями, бомбами и
спутниковым телевидением. Смотрели ли они за спину ангела с огненным мечом,
который охранял закрывающиеся ворота? Безусловно. Думаю, они хотели ещё раз
увидеть зелёный мир, который потеряли, со сладкой водой и добрыми животными. И,
разумеется, со змеем.
ii
От западного побережья полуострова Флорида в море брошен
браслет с амулетами-островами. Если у вас завалялись семимильные сапоги, обув
их, вы сможете шагнуть с Лонгбоута на Лидо, с Лидо — на Сиесту, с Сиесты — на
Кейси. Следующий шаг приведёт вас на Дьюма-Ки (девять миль в длину и полмили в
самом широком месте), расположенный между Кейси-Ки и Дон-Педро-Айлендом.
Большая часть острова необитаема, заросли баньянов, пальм и казуарин, неровный,
в дюнах, берег, который смотрит на Мексиканский залив. Выход на пляж охраняется
полосой униолы метельчатой, высотой по пояс. «Униоле здесь самое место, —
как-то сказал мне Уайрман, — но вся остальная хрень не должна тут расти без
полива». Большую часть времени, которое я провёл на Дьюма-Ки, там, помимо меня,
жили только Уайрман и Невеста крёстного отца.
Я попросил Сэнди Смит, моего риелтора в Сент-Поле, найти
тихое местечко (не уверен, что употребил слово «изолированное»), но достаточно
близкое к благам цивилизации. Помня совет Кеймена, особо отметил, что хочу
арендовать дом на год, и цена значения не имеет. При условии, что я не останусь
без гроша в кармане. Пусть меня мучила депрессия, да и боль практически не
отпускала, я не хотел, чтобы кто-либо воспользовался моей слабостью. Сэнди
ввела мой запрос в компьютер, и программа выдала «Розовую громаду». Я будто
вытащил счастливый билет. Да только я в это не верил. Потому что даже в самых
первых моих рисунках вроде бы, ну, не знаю, что-то было.
