— Как тебе жилось, Том?
— Ну… по правде говоря… мучила депрессия. — Он поднял руку,
чтобы отмахнуться от сочувствия, которого я не предложил. — Причина в
биохимическом сдвиге и грёбаной зависимости от таблеток. Поначалу они туманят
мозги… мне, во всяком случае, туманили. Я даже на какое-то время перестал их
принимать, но теперь снова начал, и жизнь опять выглядит не такой мрачной. Толи
действуют искусственные эндорфины, то ли даёт о себе знать весна в Стране
миллиона озёр.
— А «Фримантл компани»?
— Работает с прибылью, но не так хорошо, как раньше. Я летел
сюда с мыслью, что надо бы уговорить тебя вернуться, но посмотрел на картины и
понял, что твои дни в строительном бизнесе уже в прошлом.
— Да, я тоже так думаю.
Он указал на полотна в центральном зале.
— Что они означают? В смысле, на самом деле. Знаешь — я могу
сказать такое далеко не всем, — мне они напоминают то, что творилось у меня в
голове, когда я не принимал таблетки.
— Это всего лишь выдумка, — ответил я. — Тени.
— Я кое-что знаю о тенях, — кивнул Том. — Главное тут —
проявлять осторожность, чтобы они не отрастили зубы. Потому что они это могут.
А потом, когда ты протягиваешь руку к выключателю, чтобы свет заставил их уйти,
выясняется, что электричество вырубилось.
— Но теперь-то тебе лучше?
— Да. Пэм мне в этом здорово помогла. Могу я сказать о ней
то, что ты, возможно, и так знаешь?
— Конечно. — Я только надеялся, что речь пойдёт не о её
привычке смеяться во время оргазма.
— У твоей бывшей сильная интуиция, а вот доброты мало. Это
странное и жестокое сочетание.
Я молчал… и не потому, что не соглашался с ним.
— Не так уж и давно она поговорила со мной о том, что я
должен заботиться о себе, и её слова возымели действие.
— Да?
— Да. И судя по её лицу, она хочет что-то сказать и тебе,
Эдгар. Я думаю, мне лучше найти твоего друга Кеймена и обменяться
впечатлениями. Извини.
Девочки и Рик стояли около «Смотрящего на запад Уайрмана» и
о чём-то весело болтали. Пэм, однако, застыла перед картинами «Девочка и корабль»,
которые висели, как постеры кинофильмов, и на её лице отражалась тревога. Не
злость, а именно тревога. Замешательство. Она подозвала меня и, как только я
подошёл, не стала терять времени.
— Маленькая девочка на этих картинах — Илзе? — Она указала
на «№ 1». — Я подумала сначала, что вот эта, с рыжими волосами, — кукла,
которую доктор Кеймен подарил тебе после несчастного случая, но у Илзе в
детстве было точно такое платье с крестиками-ноликами. Я покупала его в
«Ромперсе» А вот это… — Теперь она указывала на «№ 3». — Могу поклясться, в
этом платье она пошла в первый класс. Была в нём, когда сломала руку, вечером
после автомобильных гонок.
Приехали. Я помнил, что Илзе сломала руку после возвращения
из церкви, но это был всего лишь маленький водоворот в плавном потоке памяти.
Потому что речь шла о более важном. Пэм находилась в уникальном положении, она
могла видеть сквозь пускаемую в глаза пыль, которую критикам нравится называть
искусством — по крайней мере в моём случае могла. В этом аспекте, как и во
многих других, она оставалась моей женой. Судя по всему, только время может
узаконить развод. Да и то, такой развод будет лишь отчасти отражать реальность.
Я развернул Пэм к себе. За нами наблюдало множество людей,
и, полагаю, им казалось, будто мы обнимаемся. В какой-то степени так оно и
было. Я заметил её широко раскрытые, удивлённые глаза, а потом зашептал на ухо:
— Да, девочка на лодке — Илзе. Я нарисовал её неосознанно.
Потому что всё, что есть на этих картинах, появилось неосознанно. Я даже не
понимал, что именно буду рисовать, пока не начал. И поскольку на картине она
сидит спиной, никто об этом не узнает, если только ты или я никому не скажем. Я
не скажу. Но… — Я отпрянул. Глаза моей бывшей жены оставались широко
раскрытыми, губы приоткрылись, как для поцелуя. — Пэм, что тебе сказала Илзе!
— Нечто очень странное. — Она взяла меня за рукав и подвела
к «№ 7» и «№ 8». На этих картинах девочка была в зелёном платье, бретельки
которого пересекались на спине. — Она сказала, что ты, должно быть, читаешь её
мысли, поскольку этой весной она заказала точно такое же платье в
интернет-магазине «Ньюпорт-Ньюс».
Пэм вновь посмотрела на картины. Я молча стоял рядом, не
мешая ей.
— Мне они не нравятся, Эдгар. Они отличаются от остальных, и
мне они не нравятся.
Я подумал о недавней фразе Тома Райли: «У твоей бывшей
сильная интуиция, а вот доброты мало». Пэм понизила голос:
— Ты не знаешь об Илли чего-то такого, чего тебе знать не
положено? Как ты знал о…
— Нет, — ответил я, но цикл «Девочка и корабль» теперь
тревожил меня даже больше, чем раньше. Отчасти потому, что я впервые увидел все
картины, вывешенные рядом. При соединении вместе их воздействие обретало
кумулятивный эффект.
«Продайте их, — безапелляционно требовала Элизабет. —
Сколько бы их ни было, вы должны продать всё».
И я мог понять, почему она так сказала. Мне самому не
нравилось, что моя дочь — пусть даже в образе ребёнка, каким она давно уже не
была — находится в столь опасной близости от этой гниющей посудины. И если на
то пошло, меня удивило, что Пэм испытывала только замешательство и
беспокойство. Но, разумеется, картины ещё не успели по-настоящему
воздействовать на неё.
И потом их же вывезли с Дьюма-Ки.
Молодёжь присоединилась к нам. Рик и Мелинда обнимали друг
друга за талию.
— Папочка, ты — гений! — воскликнула Мелинда. — Рик тоже так
думает, не правда ли, Рик?
— Безусловно! Я пришёл, рассчитывая похвалить ваши работы…
из вежливости. А теперь подбираю слова, чтобы сказать, что я потрясён.
— Вы очень добры, — ответил я. — Merci.
— Я так горжусь тобой, папа! — Илзе прижалась ко мне. Пэм
закатила глаза, и в этот момент я бы с радостью дал ей пинка. Вместо этого я
обнял Илзе и поцеловал в маковку. И тут же от входной двери галереи «Скотто»
донёсся прокуренный голос Мэри Айр, изумлённой до крайности: «Либби Истлейк! Я
не верю своим чёртовым глазам!»
А я не поверил своим ушам, но от входной двери, где
собрались истинные ценители, чтобы обменяться впечатлениями и вдохнуть свежего
вечернего воздуха, донеслись аплодисменты, и я понял, почему задержались Джек и
Уайрман.
v
— Что такое? — спросила Пэм — Кто это?
