Она молчала с минуту, болтая ногами в воде. Потом встала,
взяла меня за руку, помогая подняться.
— Думаю, ты прав. Я скажу ему, что если он всерьёз
воспринимает наши отношения, то должен взять паузу до Четвёртого июля.
Теперь, когда она приняла решение, её глаза вновь засияли.
— У меня будет время до конца семестра плюс месяц летних
каникул. Он завершит турне, отыграет концерт в Коровьем дворце и на досуге
сумеет подумать, действительно ли порвал с Блондинкой, как сам сейчас считает.
Тебя это устроит, дорогой отец?
— Более чем.
— А вот и наш кофе. Следующий вопрос: как долго нам придётся
ждать завтрак?
ii
На позднем завтраке Уайрман не появился, но зарезервировал
ресторанный зал в «Ритце» с восьми до десяти часов. Я, понятное дело, сидел во
главе стола. Собралось больше двух десятков человек, в основном друзья и
родственники из Миннесоты. Такие события запоминаются надолго, участники
говорят о них десятилетиями, отчасти потому, что видят так много знакомых лиц в
экзотической обстановке, отчасти из-за высокого эмоционального накала.
С одной стороны, не вызывал сомнений успех
парня-из-нашего-города. Они почувствовали это ещё на выставке, и их ощущения
подтвердили утренние газеты. Рецензии в «Сарасота геральд трибьюн» и «Венис
гондольер» были доброжелательными, хотя и короткими. Статья Мэри Айр в «Тампа
трибьюн», наоборот, занимала чуть ли не целую страницу и была очень лиричной.
Большую часть Мэри наверняка написала заранее. Она назвала меня «великим новым
американским талантом». Моя мама (она всегда любила поворчать), сказала бы: «Добавь
ещё десятицентовик — и можешь с чистой совестью подтереть жопу». Разумеется, с
тех пор прошло сорок лет, и тогда купить на десятицентовик можно было куда
больше, чем сейчас.
С другой стороны, все помнили об Элизабет. Некрологи ещё не
появились, но в «Тампа трибьюн» на одной странице с рецензией Мэри Айр
разместили в чёрной рамке крошечную, из двух абзацев, заметку под заголовком:
«С ИЗВЕСТНОЙ ПОКРОВИТЕЛЬНИЦЕЙ ИСКУССТВ СЛУЧИЛСЯ УДАР НА ВЫСТАВКЕ ФРИМАНТЛА».
Далее перечислялись только факты: у Элизабет Истлейк, многие годы игравшей
важную роль в культурной жизни Сарасоты и проживавшей на Дьюма-Ки, вскоре после
прибытия в галерею «Скотто» начался судорожный припадок, и старушку отвезли в
Мемориальную больницу. К моменту подписания номера в печать сведений о её
состоянии в редакции не было.
Миннесотские гости знали, что в ночь моего триумфа умер
дорогой мне человек. Поэтому за добродушными шутками и взрывами смеха обычно
следовали взгляды в мою сторону: вдруг я осуждаю чрезмерное веселье. К половине
десятого съеденная яичница свинцовой чушкой лежала в моём желудке, и у меня
разболелась голова — впервые чуть ли не за месяц.
Извинившись, я поднялся наверх. В моём номере, пусть я там и
не ночевал, оставалась сумка, которую я взял с собой, уезжая из «Розовой громады».
В мешочке с бритвенными принадлежностями лежали несколько пакетиков с зомигом,
лекарством от мигрени. Зомиг не приносил мне пользы, если голова уже
раскалывалась, но обычно помогал, когда головная боль только набирала обороты.
Я высыпал в рот содержимое пакетика, запил колой из бара-холодильника и уже
направился к двери, когда увидел мигающую лампочку на автоответчике. Решил не
обращать внимания, но тут до меня дошло, что сообщение мог оставить Уайрман.
Как выяснилось, сообщений набралось полдюжины. Первые четыре
оказались поздравительными, и они падали на мою больную голову, как градины на
жестяную крышу. Поэтому, когда зазвучало сообщение Джимми (четвёртым по счёту),
я нажал нужную кнопку, чтобы поскорее перейти к следующему. При таком самочувствии
хотелось обойтись без восхвалений.
Пятое сообщение действительно оставил Джером Уайрман. Голос
звучал устало и ошарашенно: «Эдгар, я знаю, что ты выделил два дня на семью и
друзей, и мне ужасно не хочется просить тебя об этом, но не могли бы мы встретиться
в твоём доме во второй половине дня? Нам нужно поговорить. Действительно нужно.
Джек ночевал здесь, в „Эль Паласио“ — не хотел оставлять меня одного. Он
потрясающе хороший парень. Мы встали рано, отправились на поиски красной
корзинки, о которой она говорила, и… что ж, мы её нашли. Лучше поздно, чем
никогда, верно? Она хотела, чтобы корзинка досталась тебе, поэтому Джек повёз
её в „Розовую громаду“. А там обнаружил, что дверь не заперта, и, послушай,
Эдгар… в доме кто-то побывал».
Тишина на линии, но я слышал его дыхание. А потом:
«Джек сильно испугался, но и ты готовься к шоку, мучачо.
Хотя, возможно, ты уже представляешь себе…»
Послышался звуковой сигнал, потом пошло шестое сообщение. От
того же Уайрмана, только теперь разозлённого — и голос у него стал более
привычным.
«И какой гад придумал ограничивать сообщения по времени!
Chinche pedorra!
[163]
Эдгар, мы с Джеком едем в „Эббот-Уэкслер“. Это… — пауза,
— …похоронное бюро, которое она выбрала. Я вернусь к часу. Ты обязательно
должен подождать нас, прежде чем входить в дом. Там ничего не украдено, ничего
не разгромлено, но я хочу быть с тобой, когда ты заглянешь в эту корзинку и
когда увидишь, что оставлено в студии наверху. Мне не нравится напускать туман
загадочности, но Уайрман не будет наговаривать такое на плёнку, которую может
прослушать, кто угодно. И вот что ещё. Позвонил один из её адвокатов. Оставил
сообщение на автоответчике. Мыс Джеком в это время были на грёбаном чердаке. Он
сказал, что я — единственный наследник. — Пауза. — La loteria. — Пауза. — Я
получаю всё. — Пауза. — Что б я сдох».
Сообщение закончилось.
iii
Я нажал кнопку с нулём, чтобы соединиться с телефонисткой
отеля. После короткого ожидания получил от неё номер «Похоронного бюро
Эббота-Уэкслера». Позвонил. Ответивший робот предложил на удивление широкий
спектр похоронных услуг («Если вам нужен выставочный зал гробов, нажмите цифру
пять…»). Я ждал (в наши дни возможность поговорить с реальным человеком всегда
предоставляется последней — это награда для тех баранов, которые не владеют
технологиями двадцать первого века) и думал о сообщении Уайрмана. Незапертая
дверь? Неужели? «Розовая громада» мне не принадлежала, но я с юных лет привык к
тому, что к чужой собственности следует относиться с особым почтением. То есть
практически не сомневался, что, уходя, запер дверь. И если внутри кто-то
побывал, почему её не взломали?
На мгновение я подумал о двух девочках в мокрых платьях
(маленьких девочках с разложившимися лицами, которые говорили скрипучим голосом
ракушек под домом) и, содрогнувшись, выпихнул этот образ из головы. Это лишь
плод воображения, галлюцинация, вызванная перенапряжением. И даже если они не
были галлюцинацией… призраки не отпирают двери, так? Они просто проходят сквозь
них или просачиваются в помещение через щели в полу.
