— Вы, похоже, смотрите не те фильмы, — пояснил он. —
Серебряными пулями пользуются, когда нужно убить оборотня. Я не знаю,
эффективно ли серебро против вампиров, но, очевидно, кто-то думал, что да. Или
надеялся, что окажется эффективным.
— Если ты предполагаешь, что Тесси и Лаура Истлейк —
вампиры, — заметил Уайрман, — то жажда мучила их с тысяча девятьсот двадцать
седьмого года, так что теперь им чертовски хочется пить. — И он посмотрел на
меня, рассчитывая на поддержку.
— Думаю, в словах Джека что-то есть. — Я взял пузырёк с
перекисью, заткнул горлышко пораненной подушечкой пальца, несколько раз
встряхнул пузырёк.
— Мужской закон,
[168]
— поморщился Джек.
— Нет, если, конечно, ты не собираешься это пить, — ответил
я, и через мгновение мы с Джеком расхохотались.
— Что? — спросил Уайрман. — Я не понял.
— Не важно. — Джек всё улыбался. Потом лицо его стало
серьёзным. — Но ведь вампиров не существует, Эдгар. Могут быть призраки, с этим
я соглашусь — думаю, большинство верит, что призраки могут быть — но не
вампиры! — Тут он просиял, словно в голову пришла блестящая мысль. — Кроме
того, только вампир может сделать человека вампиром. А близняшки Истлейк утонули.
Я вновь поднял короткий гарпун, покрутил в руке, блики от
потускневшего наконечника расцветили стену.
— И всё-таки он наводит на размышления.
— Действительно, — согласился Джек.
— Как и незапертая дверь, которую ты обнаружил, когда принёс
корзинку для пикника, — добавил я. — Следы. Холст, который сняли со стойки и
поставили на мольберт.
— Ты говоришь, что без безумного библиотекаря всё-таки не
обошлось, амиго?
— Нет. Просто… — Мой голос дрогнул, сорвался. И я смог
продолжить лишь после ещё одного глотка воды: — Возможно, вампиры — не
единственные, кто может вернуться из мира мёртвых.
— О ком вы говорите? — спросил Джек. — О зомби? Я подумал о
«Персе» и гниющих парусах.
— Скажем так — о дезертирах.
xi
— Эдгар, ты уверен, что этим вечером хочешь остаться здесь
один? — спросил Уайрман. — Потому что, по моему разумению, эта идея не из
лучших. Особенно если компанию тебе составят все эти рисунки. — Он вздохнул. —
Ты сумел напугать Уайрмана по полной программе.
Мы сидели во «флоридской комнате», наблюдая, как солнце
начинает долгий, пологий спуск к горизонту. Я принёс сыр и крекеры.
— Я уверен, что иначе ничего не получится. Воспринимай меня
как снайпера, разящего кистью или карандашом. Я рисую в одиночку, дружище.
Джек смотрел на меня поверх стакана с чаем.
— И что вы собираетесь нарисовать?
— Ну… набросок. Я знаю, как это делается. — И, вернувшись
мыслями к одной паре садовых рукавиц (с надписью «РУКИ» на одной и «ПРОЧЬ» — на
другой), я подумал, что наброска вполне хватит, особенно если сделать его
цветными карандашами Элизабет Истлейк.
Я развернулся к Уайрману:
— Вечером у тебя снят зал в похоронном бюро? Уайрман
посмотрел на часы, тяжело вздохнул.
— Совершенно верно. С шести и до восьми. И завтра с ней
будут прощаться с двенадцати до двух. Родственники приедут издалека, чтобы
точить зубы на наглого узурпатора. То есть на меня. Потом завершающий аккорд,
послезавтра. Похоронная служба в Унитарианской вселенской церкви в Оспри. В
десять утра. Далее кремация в «Эббот-Уэкслер». Гори, гори ясно, чтобы не
погасло.
У Джека перекосило лицо.
— Это без меня. Уайрман кивнул.
— Смерть ужасна, сынок. Помнишь, как мы пели в детстве?
«Червь заползает, червь выползает, гной вытекает, как мыльная пена».
— Класс, — вставил я.
— Это точно, — согласился Уайрман. Взял крекер, пристально
его осмотрел, потом так сильно бросил на поднос, что крекер, отскочив, упал на
пол. — Безумие какое-то. Вся эта история.
Джек поднял крекер, уже собрался съесть, потом всё-таки
отложил в сторону. Возможно, решил, что есть крекеры, поднятые с пола
«флоридской комнаты», — нарушение другого мужского закона. Возможно, так оно и
было. Мужских законов хватало.
— Когда этим вечером будешь возвращаться из похоронного
бюро, загляни сюда и проверь, как я, хорошо? — попросил я Уайрмана.
— Да.
— Если я скажу тебе, что всё в порядке, ты просто поедешь
домой.
— Чтобы не мешать тебе общаться с твоей музой. Или с духами.
Я кивнул, потому что он не очень-то грешил против истины.
Потом я повернулся к Джеку:
— И ты останешься в «Эль Паласио», пока Уайрман будет в
похоронном бюро, так?
— Конечно, раз уж вы этого хотите. — Джеку наше предложение
не нравилось, и я его понимал. Это был большой дом, Элизабет жила там долго, и
память о ней никуда оттуда не делась. Я бы тоже нервничал, если бы не знал наверняка,
что на Дьюма-Ки призраки обитают совсем в другом месте.
— Если я позвоню, ты тут же примчишься.
— Обязательно. Позвоните или по телефону в доме, или на мой
мобильник.
— Ты уверен, что он работает? Он смутился.
— Аккумулятор сел, только и всего. Я зарядил его в
автомобиле.
— Мне бы хотелось получше понять, почему ты лезешь во всё
это, Эдгар, — сказал Уайрман.
— Потому что точка не поставлена. Долгие годы она стояла.
Долгие годы Элизабет жила здесь очень спокойно — сначала с отцом, потом одна.
Занималась благотворительностью, общалась с друзьями, играла в теннис, играла в
бридж — так говорила мне Мэри Айр, — но прежде всего активно участвовала в
художественной жизни Солнечного берега. Это была спокойная, достойная жизнь для
пожилой женщины, у которой много денег и практически нет плохих привычек, за
исключением курения. Потом ситуация начала меняться. La loteria. Твои слова,
Уайрман.
— Ты действительно думаешь, что за этими изменениями что-то
стоит? — В его голосе недоверия не слышалось, скорее, благоговейный трепет.
