Джек выключил радиоприёмник, и дьявольский шум смолк.
— Думаю, придётся обойтись без музыки.
— Уайрман? Всё нормально? — Собственный голос доносился до
меня издалека, прорываясь сквозь ровный низкий звон.
— Жить буду, — ответил он.
ix
Джек, возможно, продержался чуть дольше Илзе; а может, и
нет. Когда растительность окружила нас плотными стенами, с определением
расстояний возникли серьёзные трудности. Дорога превратилась в узкую полосу,
корни то и дело вспучивали покрытие. Ветви над дорогой переплетались, блокируя
большую часть неба. Мы словно двигались в живом тоннеле. Ехали с поднятыми
стёклами, но салон всё равно наполнял зелёный и ядрёный запах джунглей.
Джек испытал подвеску «мерседеса» на прочность на особенно
большой рытвине, перебрался через неё, потом нажал на педаль тормоза, поставил
ручку переключения скоростей в нейтральное положение.
— Извините… — Губы у него дёргались, глаза округлились. —
Меня сейчас…
Я прекрасно знал, что с ним сейчас произойдёт.
Джек открыл дверцу, высунулся из машины, его вырвало. Я
думал, что воздух в салоне пропитался запахом джунглей (такое случалось, стоило
отъехать на милю от «Эль-Паласио»), но с открытой дверцей запах этот усилился
десятикратно — зелёный и яростно живой. Однако я не услышал ни единой птахи,
поющей в густой листве. Тишину нарушал только вылетающий из Джека ленч.
За ленчем последовал завтрак. Наконец Джек откинулся на
спинку сиденья. И этот парень когда-то сказал, что я напоминаю ему «перелётную
птицу», человека, приехавшего с севера, чтобы провести зиму во Флориде? Смех да
и только. Потому что в тот солнечный флоридский день в середине апреля Джек
Кантори был бледен, как март в Миннесоте. И выглядел не на двадцать один год, а
на сорок пять. Илзе во всём винила салат с тунцом, но тунец не имел к этому ни
малейшего отношения. Причина действительно появилась из моря, только звали её
иначе.
— Извините, — проговорил Джек. — Не знаю, что со мной.
Запах, наверное… этот запах гниения… — Грудь Джека поднялась, в горле
булькнуло, он опять высунулся из салона. На этот раз правая рука разминулась с
рулевым колесом, и, если бы я не схватил его за воротник и не дёрнул на себя,
он бы плюхнулся физиономией в собственную блевотину.
Джек опять откинулся на спинку, с закрытыми глазами, мокрым
от пота лицом, учащённо дыша.
— Нам лучше отвезти его в «Эль Паласио», — подал голос
Уайрман. — Я не хочу терять время… чёрт, но я не хочу потерять и его… и всё это
очень уж нехорошо.
— А вот с точки зрения Персе как раз хорошо, — возразил я.
Теперь моя больная нога зудела, как и ампутированная рука. Её словно пронзали
электрическими разрядами. — Это её ядовитый защитный рубеж. А как ты, Уайрман?
Желудок не беспокоит?
— Нормально, но мой слепой глаз… тот, что был слепым…
чертовски чешется, и гудит голова. Вероятно, от этого грёбаного радио.
— Это не радио. А не рвёт нас, в отличие от Джека, только
потому, что мы… ну… скажем так, вакцинированы. Ирония судьбы, верно?
Сидящий за рулём Джек застонал.
— Чем ты можешь ему помочь, мучачо? Можешь что-нибудь
сделать?
— Думаю, да. Надеюсь на это.
Альбомы лежали у меня на коленях, карандаши и ластики — в
поясной сумке. Я открыл карандашный портрет Джека, нашёл в сумке ластик. Стёр
Джеку рот и нижние дуги глаз, до самых уголков. Зуд в правой руке усилился, и я
уже не сомневался, что задуманное мною сработает. Я вызвал из памяти улыбку
Джека на кухне (когда я попросил его улыбнуться, думая о чём-то особенно
радостном), и быстро зарисовал её синим карандашом. На это ушло не более
тридцати секунд (когда дело касается улыбок, ключевой элемент — глаза, так было
и есть), но эти несколько линий кардинально изменили лицо Джека.
И я получил не только то, что ожидал. Когда рисовал, увидел
Джека, целующего девушку в бикини. Больше, чем увидел. Ощутил гладкость её
кожи, даже несколько песчинок, прилипших к пояснице. Почувствовал запах её
шампуня и лёгкий привкус соли на губах. Узнал, что имя девушки — Кейтлин, а
Джек называл её Кейт.
Я вернул карандаш в поясную сумку, закрыл её на молнию.
— Джек? — позвал я ровным, спокойным голосом. Он не открыл
глаз, пот по-прежнему блестел на щеках и лбу, но дыхание стало ровнее. — Как
ты? Тебе получше?
— Да, — ответил он всё ещё с закрытыми глазами. — Что вы
сделали?
— Раз уж мы тут одни, могу сказать, что это и есть та самая
магия. Перебил одно заклинание другим.
Уайрман перегнулся через моё плечо, взял блокнот, всмотрелся
в портрет, кивнул.
— Я начинаю верить, что ей следовало оставить тебя в покое,
мучачо.
— Ей следовало оставить в покое мою дочь, — ответил я.
x
Мы простояли ещё пять минут, чтобы Джек привык к
открывшемуся у него второму дыханию. Наконец он сказал, что можно ехать дальше.
Бледность с лица сошла. Я задался вопросом: а столкнулись бы мы с той же
проблемой, если бы попытались добраться до южной оконечности по воде?
— Уайрман, ты видел когда-нибудь рыбацкие лодки, стоящие на
якоре у южной оконечности Дьюмы?
Он задумался.
— Между прочим, нет. Они обычно держатся ближе к Сан-Педро.
Странно, не правда ли?
— Не просто странно — чертовски зловеще, — буркнул Джек. —
Как эта дорога.
Дорога окончательно превратилась в тропу. Морской виноград и
ветви баньянов противно скреблись о борта медленно продвигающегося вперёд
«мерседеса». Дорога, вспученная корнями, где-то разбитая до щебёнки, где-то в
рытвинах, продолжала заворачивать в глубь острова, но теперь ещё и начала
подниматься.
Мы ползли, оставляя позади милю за милей, листья и ветки
лупили по окнам «мерседеса». Я ожидал, что дорога разрушится окончательно, но
этого как раз и не произошло, потому что густая листва над головой в какой-то
степени защищала твёрдое покрытие от природных стихий. Баньяны уступили место
впечатляющим зарослям бразильского перца, и вот тут мы увидели первое животное:
здоровенная рысь застыла на разбитой дороге, зашипела на нас, прижав уши к
голове, потом скрылась в кустарнике. Чуть позже с десяток толстых чёрных
гусениц упали на ветровое стекло, лопнули и измазали его своими внутренностями.
Дворники и омывающая жидкость не смогли справиться с этой липучей слизью,
лобовое стекло превратилось в глаз с катарактой.
Я велел Джеку остановить «мерседес», вылез из машины, нашёл
в багажнике чистые тряпки. Воспользовался одной, чтобы протереть дворники и
стекло, предварительно надев садовую рукавицу (из принесённых Уайрманом), а
волосы закрыв бейсболкой. Как выяснилось, гусеницы были самыми что ни наесть
обычными: пачкающие, но не сверхъестественные.
