Уайрман попытался сказать что-то ещё, но не смог. Согнулся
пополам, смеялся так сильно, что ему пришлось упереться ладонями в колени. Я
понимал шутку, но не мог её разделить… и не только потому, что мою дочь убили в
Род-Айленде. Уайрман смеялся сейчас, потому что чуть раньше перепугался, как мы
с Джеком и как, должно быть, боялась Либбит. А почему она боялась? Потому что
кто-то — вполне вероятно, случайно — подбросил ложную идею в её головку с таким
богатым воображением. Я бы поставил на няню Мельду… и, наверное, на сказку
перед сном, предназначенную для того, чтобы успокоить ребёнка, который ещё не
оправился от черепно-мозговой травмы. Может, даже страдал бессонницей. Ох, не
туда, не туда попала это сказочка и отрастила ЖУБЫ.
Мистер Синие бриджи отличался от лягушек, которых мы видели
на дороге. Тех полностью придумала Элизабет, и в них не было ни грана злобы. А
вот парковый жокей… скорее всего первоначально он появился из разбитой головы
Элизабет, но я подозревал, что потом Персе приспособила его для своих целей.
Если кто-нибудь слишком уж приближался к первому дому Элизабет, жокея хватало,
чтобы отпугнуть незваного гостя. Может, и отправить в ближайшую психушку.
А значит, здесь всё-таки есть что искать.
Джек нервно смотрел туда, где утоптанная тропа (достаточно
широкая, чтобы по ней проехала телега, а то и грузовик) уходила вниз и терялась
из виду.
— Он вернётся?
— Это не имеет значения, мучачо, — ответил Уайрман. — Он —
не настоящий. А вот корзинку для пикника нужно нести. Так что бери. И в путь.
— Когда я смотрел на него, возникало такое ощущение, будто я
схожу с ума. Вы понимаете, в чём тут дело, Эдгар?
— Конечно. Тогда у Либбит было невероятно сильное
воображение.
— И что с ним случилось?
— Элизабет забыла, как им пользоваться.
— Господи, — выдохнул Джек. — Это ужасно.
— Да. Причём я думаю, что такая забывчивость крайне проста в
исполнении. И вот это ещё ужаснее.
Джек наклонился, поднял корзинку, посмотрел на Уайрмана.
— Что в ней? Золотые слитки?
Уайрман взялся за пакет с едой и широко улыбнулся.
— Я положил туда кое-что ещё.
Мы двинулись дальше по заросшей подъездной дорожке,
поглядывая по сторонам в ожидании нового появления паркового жокея. Он не
появился. Когда мы поднялись на крыльцо, Джек со вздохом облегчения поставил
корзинку на землю. У нас за спинами захлопали крылья.
Мы дружно обернулись и увидели цаплю, спускающуюся к
подъездной дорожке. Возможно, ту же самую, что холодно смотрела на меня с
теннисного корта «Эль Паласио». Взгляд определённо не изменился: синий,
пристальный, начистолишённый жалости.
— Она настоящая? — спросил Уайрман. — Как думаешь, Эдгар?
— Настоящая, — ответил я.
— Откудаты знаешь?
Я мог бы указать, что цапля отбрасывает тень, но не
сомневался в том, что тень отбрасывал и парковый жокей, просто мы не обратили
на это внимание.
— Знаю. Ладно, идём в дом. Стучать не обязательно. Мы не в
гости пришли.
xiii
— Похоже, у нас проблема, — заметил Джек.
«Портьеры» из испанского мха погрузили веранду в глубокий
сумрак, но, едва наши глаза привыкли к нему, мы смогли разглядеть толстую
ржавую цепь, которая полукружиями висела перед двойной дверью. С цепи свисали
не один, а два замка. И протянули её через кольца на штырях, вбитых в дверные
косяки.
Уайрман подошёл ближе, пригляделся.
— Думаю, мы Джеком без труда вытащим штыри. Они знавали
лучшие дни.
— Лучшие годы, — поправил его Джек.
— Возможно, — кивнул я, — но двери наверняка заперты, а если
вы будете греметь цепями, то разбудите соседей.
— Соседей? — переспросил Уайрман.
Я указал наверх. Джек и Уайрман подняли головы, увидели то
же, что и я: целую колонию коричневых летучих мышей, спящих, как казалось, в
свисающем облаке паутины. Я посмотрел вниз: толстый слой гуано устилал пол. И я
очень порадовался тому, что голову прикрывала бейсболка.
Когда же оторвал взгляд от пола, Джек Кантори уже сбегал со
ступенек вниз.
— Никогда. Называйте меня трусом, называйте маменькиным
сынком, называйте как угодно, но я туда не пойду. Если бзик Уайрмана — змеи, то
мой — летучие мыши. Однажды… — Он хотел сказать что-то ещё, возможно, много
чего, только не знал как. Вместо этого отступил ещё на шаг. У меня было
мгновение, чтобы поразмыслить над особенностями страха. С тем, что не удалось
сверхъестественному жокею (почти удалось, но почти считается только в игре в
«подковки»), справилась колония спящих летучих мышей. Если говорить о Джеке.
— Они могут переносить бешенство, мучачо… ты это знаешь? —
спросил Уайрман.
Я кивнул.
— Думаю, нам нужно поискать чёрный ход.
xiv
Мы медленно шли вдоль боковой стены дома. Джек — первым, с
красной корзинкой для пикника. Рубашка на его спине потемнела от пота, но
тошнота больше не беспокоила. А могла бы. И не только его. Наплывающая с
бассейна вонь едва не валила с ног. Доходившая до бёдер трава шуршала, тёрлась
о брючины, твёрдые, сухие стебли лиродревесника кололи лодыжки. Окна в доме
были, но высоко. Джек мог бы до них достать, лишь встав на плечи Уайрмана.
— Который час? — Джек тяжело дышал.
— Для тебя самое время идти чуть быстрее, амиго, — ответил
Уайрман. — Хочешь, чтобы я освободил тебя от корзинки?
— Конечно. — Впервые после нашей встречи в аэропорту я
уловил раздражение в голосе Джека. — А потом у вас случится сердечный приступ,
и мне с боссом придётся демонстрировать, по силам ли нам сделать искусственное
дыхание.
— Ты намекаешь, что я не в форме?
— В форме, конечно, но, думаю, фунтов пятьдесят у вас
лишних.
— Прекратите. — Я попытался их остановить. — Вы оба.
— Поставь её на землю, сынок, — не унимался Уайрман. —
Поставь на землю эту cesto de puta madre,
[181]
и я буду нести её остаток пути.
— Нет. И хватит об этом.
Краем глаза я уловил, как шевельнулось что-то чёрное.
Поначалу не стал поворачивать голову. Подумал, что опять появился парковый
жокей, на этот раз на краю бассейна. А может, и на заполняющей его вонючей
жиже. Слава Богу, что я всё-таки решил посмотреть.
