Я перевернул страницу, на которой Либбит говорила:
«Тс-с-с-с!» — достал из поясной сумки тёмно-коричневый карандаш (теперь уже не
имело значения, чьим карандашом я пользовался) и вновь нарисовал кухню.
Новин, лежащая на столе, на боку, с рукой, поднятой к
голове, будто в мольбе. Либбит, теперь в сарафане, с выражением ужаса на лице,
которое я «схватил» полудюжиной быстрых штрихов. И няня Мельда, пятящаяся от
открытой хлебницы и кричащая, потому что внутри…
— Это крыса? — спросил Уайрман.
— Большой старый слепой суслик, — ответила Новин. — В
действительности то же самое, что и Чарли. Она заставила нарисовать его в
хлевнице, и он оказался в хлевнице. Шутка. Либ-би огорчилась, а эта плохая
вода-женщина? Ничуть. Она никогда не огорчалась.
— И Элизабет… Либбит… не могла не рисовать, — сказал я. —
Так?
— Ты же это знаешь, — ответила Новин. — Не правда ли? Я
знал. Потому что дар ненасытен.
viii
Много лет тому назад случилось так, что маленькая девочка
упала и повредила голову, но при этом обрела новые возможности. И возможности
эти позволили чему-то (чему-то женскому) дотянуться до девочки и установить с
ней контакт. Удивительные рисунки, которые за этим последовали, играли роль
приманки, служили морковкой, болтающейся на конце палки. И улыбающиеся лошади,
и лягушки всех цветов радуги. Но как только Персе вытащили из воды (так сказала
Новин?), веселье закончилось. Талант Либбит Истлейк превратил её руку в нож.
Только теперь это была не её рука. Отец Либбит не знал. Ади сбежала. Мария и
Ханна находились в школе Брейдена. Близняшки ничего понять не могли. Но няня
Мельда начала подозревать и…
Я открыл страницу и посмотрел на маленькую девочку, прижимающую
палец к губам.
Она слушает, поэтому — тс-с-с-с. Если ты говоришь, она
слышит, поэтому — тс-с-с-с. Плохое может случиться, и ещё худшее ждёт впереди.
Ужасные страшилища в Заливе, которые ждут, чтобы утопить тебя и отвезти на
корабль, где ты будешь жить, только это не жизнь. А если я попытаюсь сказать?
Тогда плохое может случиться со всеми нами, со всеми нами сразу.
Уайрман застыл рядом со мной. Двигались только его глаза.
Иногда он смотрел на Новин, иногда на бледную руку, которая то появлялась, то
исчезала из виду с правой стороны моего тела.
— Но было безопасное место, не так ли? — спросил я. — Место,
где она могла говорить. Где?
— Ты знаешь, — ответила Новин.
— Нет, я…
— Да, да, ты знаешь. Ты только на какое-то время забыл.
Нарисуй его, и ты увидишь.
Она всё говорила правильно. Рисованием я воссоздал себя. В
этом смысле Либбит (где наша сестра) была моей кровной родственницей. Через
рисование мы оба вспомнили, как не забывать.
Я открыл чистую страницу.
— Мне взять один из её карандашей? — спросил я.
— Нет, не обязательно. Сойдёт любой.
Я порылся в поясной сумке, нашёл синий, принялся за работу.
Без малейшего колебания нарисовал бассейн Истлейка: точно так же, как отключал
мысли и позволял мышечной памяти набирать телефонный номер. Нарисовал таким,
каким он был раньше — сверкающим, новым, наполненным чистой водой. Бассейн, где
по какой-то причине хватка Персе слабела и слух ухудшался.
Я нарисовал няню Мельду, стоящую по голени в воде, и Либбит,
в воде по пояс, с фартучком, плавающим на поверхности. А потом из-под моего
карандаша начали появляться слова.
«Где теперь твоя новая кукла? Фарфоровая кукла?»
«В моей главной сокровищнице. В моей коробке-сердце».
Значит, она там лежала какое-то время.
«И как её зовут?»
«Её имя — Персе».
«Перси — мальчишеское имя».
И Либбит, твёрдо и уверенно: «Ничего тут не поделаешь. Её
имя — Персе».
«Понятно. И ты говоришь, здесь она нас не услышит?» «Думаю,
нет…»
«Это хорошо. Ты говоришь, что нарисованное тобой случается.
Но послушай меня, дитя…»
ix
— Господи, — выдохнул я. — Идея исходила не от Элизабет. Нам
следовало это понять.
Я оторвал взгляд от рисунка няни Мельды и Элизабет, стоящих
в бассейне. И тут до меня дошло, что ужасно хочется есть.
— О чём ты говоришь, Эдгар? — спросил Уайрман.
— Идея избавиться от Персе принадлежала Мельде. — Я
повернулся к Новин, по-прежнему сидевшей на колене Джека: — Я прав, не так ли?
Новин не ответила, и я провёл правой рукой над фигурками на
рисунке с бассейном. На мгновение увидел эту руку, длинные ногти и всё такое.
— Няня не могла придумать ничего лучшего, — мгновением позже
ответила Новин с колена Джека. — И Либбит доверяла няне.
— Естественно, доверяла, — кивнул Уайрман. — Мельда заменила
девочке мать.
Я думал, что Элизабет рисовала и стирала в своей комнате, но
теперь понимал, что ошибался. Всё это происходило у бассейна. А может, и в
самом бассейне. Потому что бассейн по какой-то причине был безопасным местом.
Во всяком случае, так считала маленькая Либбит.
— Этим избавиться от Персе не удалось, но попытка Либбит не
осталась незамеченной. Я думаю, она отрясла эту суку. — Голос звучал устало,
хрипло, адамово яблоко Джека ходило вверх-вниз. — Я надеюсь, что отрясла.
— Да, — согласился я. — Вероятно, потрясла. И… что произошло
потом?
Но я знал. Не в деталях, конечно, но знал. Логика неумолима
и бесспорна.
— Персе выместила злобу на близняшках. И Элизабет, и няня
Мельда знали. Они знали, что сделали. Няня Мельда знала, что она сделала.
— Она знала, — согласилась Новин. Голос оставался женским,
но неотвратимо приближался к голосу Джека. Каким бы ни было заклинание, оно
медленно, но верно сходило на нет. — Она держала всё в себе, пока Хозяин не
нашёл их следы на Тенистом берегу… следы, уходящие в воду… но после этого
молчать уже не могла. Она чувствовала, что своими руками убила малышек.
— Она видела корабль? — спросил я.
— Видела в ту ночь. Нельзя увидеть этот корабль ночью и не
поверить.
Я подумал о моих картинах «Девочка и корабль». Новин
говорила правду.
— Но ещё до того как Хозяин позвонил шерифу и сказал, что
близняшки исчезли и, возможно, утонули, Персе поговорила с Либбит. Объяснила ей
что к чему. И Либбит поговорила с няней.
