Пока Эмери Полсон тонет.
Глава 19
Апрель 1927 г.
i
Кто-то кричал в темноте. «Заставь его замолчать!» Потом
послышался звук крепкой оплеухи, темнота осветилась красным, сначала с одной
стороны. Потом — сзади. Краснота покатилась вперёд, как облако крови в воде.
— Вы ударили его слишком сильно, — сказал кто-то. Джек?
— Босс? Эй, босс! — Кто-то меня тряс, то есть тело у меня
оставалось. Вероятно, это было хорошо. Меня тряс Джек. Джек… кто? Я мог
вспомнить его фамилию, но идти пришлось бы окольным путём. Фамилия у него была,
как у одного парня с Метеоканала…
Меня снова тряхнули. Грубее.
— Мучачо! Ты здесь?
Моя голова обо что-то стукнулась, и я открыл глаза. Джек
Кантори стоял на коленях слева от меня с напряжённым, испуганным лицом.
Уайрман, наклонившись, тряс меня, как грушу. Кукла лицом вниз лежала на моём
животе. Я скинул её, скривившись от отвращения (действительно, противный
парниша). Новин приземлилась на груду дохлых ос, которые зашуршали, как бумага.
Внезапно начали возвращаться те места, где я с ней побывал —
устроенная ею экскурсия по аду. Дорога к Тенистому берегу, которую Адриана
Истлейк называла (вызывая у отца ярость) Бульваром пьяницы. Сам Тенистый берег.
Случившиеся там ужасы. Бассейн. Цистерна.
— У него открыты глаза, — воскликнул Джек. — Слава Богу!
Эдгар, вы меня слышите?
— Да. — От крика я осип. Хотелось есть, но сперва — смочить
саднящее горло. — Пить… может кто-нибудь помочь страждущему?
Уайрман протянул мне одну из больших бутылок с водой
«Эвиан». Я покачал головой.
— Пепси.
— Ты уверен, мучачо? Вода, возможно…
— Пепси. Кофеин. — Не единственная причина, но я полагал,
что хватит и этой.
Уайрман отставил «Эвиан» и дал мне пепси. Газировка была
тёплой, но я ополовинил банку, рыгнул и сделал ещё глоток. Оглянулся и увидел
только моих друзей и грязный коридор. Не нашёл в этом ничего хорошего.
Наоборот, пришёл в ужас. Моя рука (вновь она осталась у меня одна) одеревенела
и тряслась, словно я работал ею не меньше двух часов, но тогда куда подевались
рисунки? Я боялся, что без рисунков всё увиденное растает, как сон. И ради этой
информации я рисковал даже большим, чем жизнь. Я мог лишиться рассудка.
Я попытался подняться. Боль пронзила голову в том месте, где
я ударился о стену.
— Где рисунки? Пожалуйста, скажите мне, где рисунки?
— Расслабься, мучачо, вот они. — Уайрман отступил в сторону
и показал мне неровную стопку листов, вырванных из альбомов. — Ты рисовал, как
одержимый, закончив рисунок, вырывал его и продолжал. Я их собрал и сложил.
— Хорошо. Отлично. Мне нужно поесть. Я умираю от голода. — И
судя по ощущениям, я говорил чистую правду.
Джек огляделся. Чувствовалось, что ему не по себе.
Послеполуденный свет, который падал на лестницу и холл перед ней, когда я взял
Новин с колена Джека и отошёл в коридор, заметно померк. Ещё не стемнело (нет,
подняв голову, я увидел, что небо синее), но не вызывало сомнений, что вторая
половина дня либо заканчивается, либо уже плавно перетекла в вечер.
— Который час? — спросил я.
— Четверть шестого, — ответил Уайрман, даже не посмотрев на
часы, и я понял, что сверялся он с ними постоянно. — Заход солнца через пару
часов. Плюс-минус. Поэтому если они выходят только ночью…
— Думаю, что да. Времени хватит, и мне всё равно нужно
поесть. Из этих развалин мы можем выбираться. В доме делать больше нечего. Хотя
нам, возможно, понадобится лестница.
Уайрман вскинул брови, но вопроса не задал.
— Если мы где её и найдём, так только в амбаре. Отсюда
следует, что время нас всё-таки поджимает.
— А что делать с куклой? — спросил Джек. — С Новин?
— Положи её в коробку-сердце и возьми с собой, — ответил я.
— Она заслуживает того, чтобы мы отвезли её в «Эль Паласио» к другим вещам
Элизабет.
— Где наша следующая остановка, Эдгар? — полюбопытствовал
Уайрман.
— Я вам покажу, но сначала о другом. — Я указал на пистолет
под ремнём Уайрмана: — Эта штуковина заряжена, верно?
— Абсолютно. Новая обойма.
— Если цапля вернётся, я хочу, чтобы ты её пристрелил.
Первым делом.
— Почему?
— Потому что это её цапля. Персе использует птицу, чтобы
следить за нами.
ii
Мы покинули дом тем же путём, каким и вошли в него, и попали
в ранний флоридский вечер, полный ясного света. Над головой синело безоблачное
небо. Под солнцем Залив сиял серебром. Через час или около того сияние начнёт
тускнеть, превращаться в золото, но пока до этого не дошло.
Мы поплелись по бывшему Бульвару пьяницы, Джек нёс корзинку
для пикника, Уайрман — паке с едой и альбомы «Мастер», я — мои рисунки. Униола
что-то шептала нашим ногам. Тени тянулись за спинами к развалинам особняка.
Далеко впереди пеликан заметил рыбу, сложил крылья и спикировал, как штурмовик.
Цапли нигде не было видно, да и Чарли-жокей исчез. Но когда мы добрались до
гребня, после которого тропа раньше полого спускалась, лавируя между дюнами
(теперь эрозия превратила пологий участок в крутой обрыв), мы увидели кое-что
ещё.
Мы увидели «Персе».
Корабль стоял на якоре в трёхстах ярдах [274 м] от берега.
Со свёрнутыми новенькими парусами. Покачивался с борта на борт, словно маятник
часов. С того места, где мы вышли к берегу, нам не составляло труда прочитать
название корабля, выведенное в носовой части по правому борту: «Персефона».
Парусник казался покинутым, и я полагал, что так оно и было: в дневное время
мертвецы оставались мертвецами. Но Персе мёртвой не была. В этом нам крепко не
повезло.
— Господи, он словно выплыл с ваших картин, — ахнул Джек.
Справа от тропы была каменная скамья, едва видимая среди кустов, которые
выросли вокруг. Сиденье оплели лианы. Джек плюхнулся на неё, таращась на
парусник.
— Нет. — Я покачал головой. — Я рисовал настоящий корабль, а
ты видишь маску, которую он натягивает в дневное время.
Уайрман стоял рядом с Джеком, прикрыв глаза ладонью. Потом
повернулся ко мне:
— Они видят его с Сан-Педро? Не видят, правда?
— Может, некоторые и видят, — ответил я. — Смертельно
больные, люди с психическими отклонениями, временно не принимающие свои
лекарства… — Тут я подумал о Томе. — Но он приплыл за нами — не за ними. Этой
ночью мы должны покинуть на нём Дьюма-Ки. Дорога закроется для нас, как только
зайдёт солнце. Живые мертвецы, возможно, находятся на «Персефоне», но в
джунглях хватает других тварей. Некоторых… как паркового жокея, создала в
детстве Элизабет. Другие появились после того, как Персе вновь проснулась… — Я
запнулся. Не хотел говорить, но сказал. Считал, что должен: — Вероятно,
каких-то нарисовал я. Свои Буки есть у каждого.
