— Ади сказала няне, где будет жить. Разумеется, сказала! Я
кивнул.
— Наверное, молодые запрыгнули в поезд тем же вечером,
потому что приехали на Дьюма-Ки на следующий день, ещё до наступления темноты.
— И к тому времени две средние дочери тоже вернулись домой, —
догадался Джек.
— Да, собралась вся семья. И вон там… — я указал на воду,
где в ожидании темноты покачивался на волнах красивый белый корабль, — было
много лодок. Поиски тел продолжались три дня, хотя все уже понимали, что
девочки мертвы. И я не сомневаюсь, что Джона Истлейка меньше всего
интересовало, каким образом его старшая дочь и её муж узнали о случившемся. В
эти дни он мог думать только о пропавших близняшках.
— «ОНИ ИСЧЕЗЛИ», — пробормотал Уайрман. — Pobre hombre.
[189]
Я показал им следующий рисунок. Три человека стояли на
веранде «Гнезда цапли», махали руками, а большой старинный автомобиль уезжал по
дроблёному ракушечнику подъездной дорожки к каменным столбам и нормальному миру
за ними. Я нарисовал несколько пальм, банановых деревьев, но не зелёную
изгородь; в 1927 году изгороди не существовало.
В заднем стекле автомобиля виднелись два белых овала. Я по
очереди коснулся каждого.
— Мария и Ханна. Возвращаются в школу Брейдена.
— Очень уж они равнодушные, или вы так не думаете? Я покачал
головой.
— Не думаю. Дети не скорбят, как взрослые. Джек кивнул.
— Да. Наверное. Но я удивлён… — Он замолчал.
— Чем? — спросил я. — Что тебя удивляет?
— Что Персе отпустила их.
— Если на то пошло, она их не отпускала. Они же поехали в
Брейден.
Уайрман постучал пальцем по рисунку.
— А где Элизабет?
— Повсюду, — ответил я. — Мы смотрим её глазами.
iv
— Осталось немного, но ничего хорошего не обещаю.
Я показал им следующий рисунок. Рисовал я его так же
торопливо, как и другие. Мужчина стоял к нам спиной, но я не сомневался, что
это живая версия того существа, которое защёлкнуло «браслет» на моей руке на
кухне «Розовой громады». Мы смотрели на него сверху вниз. Джек перевёл взгляд с
рисунка на Тенистый берег, от которого осталась узкая полоска песка, вновь
глянул на рисунок. Наконец вскинул глаза на меня.
— Здесь? — тихо спросил он. — Мы смотрим на него с этого
самого места?
— Да.
— Это Эмери? — Уайрман прикоснулся в фигуре. Говорил он ещё
тише, чем Джек, и его лоб блестел от пота.
— Да.
— Утопленник, что был у тебя в доме?
— Да.
Уайрман сдвинул палец.
— А это Тесси и Лаура?
— Тесси и Ло-Ло. Да.
— Они… что? Заманили его? Как сирены в одном древнегреческом
мифе?
— Да.
— И это действительно произошло! — Джек говорил так, словно
докопался до истины.
— Действительно произошло. Никогда не сомневайся в её силе.
Уайрман посмотрел на солнце, которое приблизилось к
горизонту. Серебряный отблеск на воде начал темнеть.
— Тогда заканчивай, мучачо, и как можно скорее. Чтобы мы
смогли довести дело до конца и убраться отсюда ко всем чертям.
— Мне всё равно осталось совсем немного. — Я пролистал
рисунки, многие из которых состояли из нескольких штрихов. — Настоящей героиней
была няня Мельда, а мы даже не знаем её фамилии.
Я показал им один из незаконченных рисунков: няня Мельда,
узнаваемая по косынке на голове и тёмному цвету лица, разговаривает с молодой
женщиной в холле у парадной двери. Новин сидит рядом, на столе, нарисованном
десятком линий и соединяющим их воедино кругом.
— Вот она, рассказывает Адриане какую-то выдумку об Эмери
после его исчезновения. Что его срочно вызвали в Атланту? Что он уехал в Тампу,
чтобы купить ей подарок? Не знаю. Лишь бы Ади осталась в доме, лишь бы никуда
не ушла.
— Няня Мельда пыталась выиграть время, — кивнул Джек.
— Это всё, что она могла сделать. — Я указал на джунгли,
отделявшие нас от северной оконечности острова. Расти они здесь никак не могли,
во всяком случае, без помощи бригады садоводов, которым пришлось бы работать
сверхурочно. — Ничего этого в тысяча девятьсот двадцать седьмом году не было,
но была Элизабет — в расцвете своего таланта. Я не думаю, что кому-нибудь
удалось бы уехать с острова по дороге. Одному Богу известно, что именно по
указке Персе нарисовала Элизабет между «Гнездом цапли» и разводным мостом.
— То есть следующей должна была уйти Адриана? — спросил
Уайрман.
— Потом Джон. За ними — Мария и Ханна. Потому что Персе
собиралась избавиться от всех, за исключением, возможно, Элизабет. Няня Мельда
знала, что она сможет удержать Ади на один-единственный день. Но ей и
требовался лишь один день.
Я показал им очередную картинку. Нарисованную в ещё большей
спешке. Вновь няня Мельда и Либбит стоят на мелководной части бассейна. Новин
лежит на краю, одна тряпичная рука касается воды. А рядом с Новин стоит
керамический кег с широкой горловиной и словом «TABLE» на боковой поверхности.
— Няня Мельда сказала Либбит, что та должна сделать. И она
сказала, что та обязательно должна это сделать, что бы ни увидела в голове и как
бы громко ни кричала Персе, требуя, чтобы девочка остановилась… потому что она
будет кричать, сказала няня Мельда, как будто знала. И им остаётся только
надеяться, сказала она, что Персе узнает об их замысле слишком поздно, чтобы
что-нибудь изменить. А потом няня Мельда сказала… — Я замолчал. След заходящего
солнца на воде становился всё ярче и ярче. Я знал, что надо продолжать, но
просто не мог разлепить губ. Не мог.
— Что, мучачо? — мягко спросил Уайрман. — Что она сказала?
— Мельда сказала, что она тоже может кричать. И Ади может
кричать. И её отец. Но Либбит не должна останавливаться. «Не останавливайся,
дитя, — наказала ей няня Мельда. — Не останавливайся, или всё будет зазря».
И тут, словно по своей воле, моя рука вытащила из кармана
чёрный карандаш и написала два слова под примитивным рисунком девочки и женщины
в плавательном бассейне:
не останавливайся
Мои глаза наполнились слезами. Я зашвырнул карандаш в
заросли униолы и вытер слёзы. Полагаю, карандаш до сих пор там, куда я его
бросил.
