— Вставь это в своего друга, ты, тупая сумка! — И я поднял
кег над гудящим, выставленным вверх коленом… — Вставь в приятеля! — Опустил со
всего маха на коленную чашечку. Ногу пронзила боль, но не такая сильная, как я
ожидал… в конце концов, так обычно и бывает, не правда ли? — Вставь в своего
грёбаного старика!
Кег не просто разбился. Уже треснутый, он разлетелся на
тысячу осколков, а на мои джинсы вылилась оставшаяся в нём грязная вода.
Маленькая фарфоровая фигурка вывалилась на землю: женщина в плаще с капюшоном.
Рука, сжимающая края плаща у шеи, была совсем не рукой, а птичьей лапой. Я
подхватил фигурку. Рассматривать её времени не было (мертвецы с корабля уже
шли, я в этом не сомневался, они шли, чтобы разобраться в Уайрманом и Джеком),
но я успел заметить, что Персе невероятно красива. Если, конечно, не обращать
внимания на птичью лапу и третий глаз, вроде бы выглядывающий из-под падающих
на лоб волос. Статуэтка выглядела такой хрупкой, просто эфемерной. Да только
когда я попытался переломить её руками, выяснилось, что проще переломить
стальной брусок.
— Эдгар! — закричал Джек.
— Не подпускайте их! — рявкнул я. — Вы не должны их
подпустить!
Я сунул статуэтку в нагрудный карман рубашки и мгновенно
почувствовал, как болезненное тепло начало распространяться по коже. И она
что-то бубнила. Моя ненадёжная магическая рука вновь исчезла, так что мне
пришлось зажать бутылку с водой «Эвиан» между боком и культёй, а потом свернуть
пробку. То же самое (и как много времени отнимал этот процесс!) я проделал со
второй бутылкой.
Наверху Уайрман крикнул голосом, который с натяжкой можно
было назвать спокойным:
— Держитесь подальше! Наконечник серебряный! Я выстрелю!
Ответ прозвучал достаточно громко, чтобы я услышал его на
дне цистерны:
— Ты думаешь, что успеешь перезарядить эту штуковину
достаточно быстро, чтобы перестрелять нас всех?
— Нет, Эмери. — Уайрман словно говорил с ребёнком, и голос
его становился всё твёрже. Никогда я не любил моего друга так сильно, как в тот
момент. — Мне хватит и тебя.
И вот тут начался самый трудный, самый ужасный этап.
Я начал свинчивать крышку с фонаря. На втором витке свет
погас, и я остался в кромешной тьме. Высыпал батарейки из стальной ручки, начал
искать первую бутылку с водой. Нашёл и на ощупь залил воду в ручку фонаря.
Понятия не имел, сколько в неё вместится воды, но думал, что одной бутылки
хватит. В этом ошибся. Ухватился за вторую бутылку в тот самый момент, когда,
вероятно, на Дьюма-Ки наступила ночь. Я так говорю, потому что фарфоровая
статуэтка в нагрудном кармане ожила.
x
Всякий раз, когда у меня возникает мысль, а не привиделось
ли мне случившееся в цистерне, я смотрю на сложный рисунок белых шрамов на
левой стороне груди. Любой, кто увидит меня обнажённым, не обратит на эти шрамы
особого внимания. Из-за несчастного случая моё тело испещрено шрамами, так что
эти теряются среди куда более заметных. Но остались они от зубов ожившей куклы.
Она прокусила рубашку, кожу, начала рвать мышцы.
С тем, чтобы добраться до моего сердца.
xi
Я чуть не перевернул вторую бутылку, прежде чем мне удалось
её поднять. Вскрикнул главным образом от изумления, но и отболи тоже.
Почувствовал, как вновь потекла кровь — на этот раз под рубашкой, в складку
между грудью и животом. Персе дёргалась в моём кармане, извивалась в моём
кармане, кусала и рвала, проникая всё глубже, глубже, глубже. Мне пришлось
отдирать её от себя, вместе с куском окровавленной материи и собственным мясом.
Статуэтка более не была прохладной и гладкой. Она стала горячей. Пыталась
вырваться из руки.
— Иди сюда! — крикнул наверху Уайрман. — Иди, тебе же этого
хочется?
Она вонзила крошечные фарфоровые зубы, острые как иголки, в
кожаную перепонку между большим и указательным пальцами. Я взвыл. И она смогла
бы вырваться, несмотря на всю мою ярость и решимость, но браслеты няни Мельды
соскользнули вниз, и я почувствовал, как она отпрянула от них, попыталась
спрятаться в моей ладони. Одна нога попала между средним и безымянным пальцами.
Я их крепко сжал, не давая ноге сдвинуться с места. Крепко сжал. Движения Персе
замедлились. Я не могу поклясться, что один из браслетов касался её
(происходило всё в кромешной тьме), но практически уверен, что касался.
Сверху донёсся звук выстрела из гарпунного пистолета, за
которым последовал крик, буквально пронзивший мой мозг. В эхе этого крика,
почти растворившийся в нём, я всё-таки услышал голос Уайрмана:
— Встань позади меня, Джек! Возьми один из…
И всё, только шум борьбы и злобный, нечеловеческий смех двух
давно умерших маленьких девочек.
Ручку фонаря я зажимал коленями, полностью отдавая себе
отчёт, что в темноте всё могло пойти не так, особенно для однорукого. Шанс у
меня был только один. И учитывая условия, я понимал, что наилучший вариант —
действовать без лишних раздумий.
«Нет! Прекрати! Не делай…»
Я бросил её в воду, и в одном это сразу дало результат:
злобный смех девочек сменился криками изумлённого ужаса. Потом я услышал Джека
— истеричный, на грани безумия голос, и как же я обрадовался, что слышу его!
— Вот это правильно, чешите отсюда! До того, как ваш
грёбаный корабль уплывёт и оставит вас на берегу!
А у меня возникла новая серьёзная проблема. Я держал фонарь
в единственной руке, Персе была внутри… но крышка лежала где-то на земле, я не
мог её разглядеть. И не было у меня второй руки, чтобы нащупать крышку.
— Уайрман! — позвал я. — Уайрман, ты здесь?
После паузы, достаточной для того, чтобы в сердце начали
прорастать зёрнышки всех четырёх видов страха,
[194]
он ответил:
— Да, мучачо. Ещё здесь.
— Всё в порядке?
— Одна из них поцарапала меня, и рану придётся
продезинфицировать, а в остальном — да. По большому счёту с нами обоими всё в
порядке.
— Джек, ты можешь спуститься? Мне нужна рука. — И вот тут,
сидя среди костей, держа наполненный водой фонарь, подняв его, как факел Статуи
свободы, я начал смеяться.
Когда испытываешь такое облегчение, по-другому никак нельзя.
xii
Мои глаза достаточно привыкли к сумраку, чтобы различить
тёмное пятно, плывущее по стене цистерны: Джек спускался по лестнице. Из
фонаря, который я держал в руке, доносилось постукивание… слабое, едва слышное,
но постукивание. Перед моим мысленным взором возникла женщина, утонувшая в
узком металлическом баке, но я отогнал этот образ. Слишком уж он напоминал
произошедшее с Илзе, а монстр, которого я упрятал в водяную тюрьму, не имел
ничего общего с моей дочерью.
