Уайрман ответил ослепительной улыбкой, повернулся ко мне.
— Какая здесь глубина? Ты знаешь? Этот маленький оранжевый
буй говорит, что да.
— Что ж, я тебе скажу. Я провёл небольшое исследование озера
Фален. Наверное, чуть поздновато, потому что этот коттедж на Астер-лейн
принадлежит нам с Пэм уже двадцать пять лет. Средняя глубина девяносто один
фут… [27 м] за исключением этого места. Тут впадина.
Уайрман расслабился, сдвинул кепку на затылок.
— Ох, Эдгар. Уайрман думает, что ты по-прежнему el zorro…
по-прежнему лис.
— Может, si, может, нет, но под этим оранжевым буйком триста
восемьдесят футов воды. По меньшей мере триста восемьдесят [116 м]. И это
гораздо лучше, чем двенадцатифутовая цистерна на берегу Мексиканского залива.
— Аминь.
— Ты отлично выглядишь, Уайрман. Отдохнувшим. Он пожал
плечами.
— Летать на «Гольфстриме» — одно удовольствие. Никакой
очереди на пропускном пункте, никто не копается в твоей ручной клади, чтобы
убедиться, что ты не превратил дерьмовый баллончик с пеной для бритья в бомбу.
И впервые в жизни мне удалось прилететь на север без посадки в грёбаной
Атланте.
Благодарю… хотя, похоже, я и сам мог бы себе такое
позволить.
— Как я понимаю, ты уладил все вопросы с родственниками
Элизабет?
— Да. Последовал твоему совету. Предложил им дом и северную
оконечность Дьюма-Ки в обмен на отказ от претензий на наличные и ценные бумаги.
Они подумали, что это чертовски выгодная сделка, и я буквально читал мысли их
адвокатов: «Уайрман — юрист, но сегодня у него в клиентах дурак».
— Такое ощущение, что я не единственный zorro в этой лодке.
— Мне достались восемьдесят миллионов баксов в ликвидных
активах. Плюс различные вещички из дома, включая коробку из-под печенья «Суит
Оуэн». Думаешь, мисс Истлейк пыталась мне что-то сказать этой жестянкой,
мучачо?
Элизабет укладывала туда различные фарфоровые фигурки, а
потом настаивала на том, чтобы Уайрман бросил коробку в пруд с золотыми
рыбками. Разумеется, этим она пыталась ему что-то сказать.
— Родственники получили северную часть Дьюма-Ки,
потенциальная ценность которой для строительства… что ж, выше только небо.
Девяносто миллионов?
— Во всяком случае, они так думают.
— Да, — согласился он, разом помрачнев. — Они так думают.
Какое-то время мы молчали. Уайрман взял у меня цилиндр. На
его боковой поверхности, искажённое из-за кривизны, отражалось моё лицо. Так
ещё я мог на него смотреть, а вот к зеркалу в последнее время подходил редко.
Не потому, что состарился — просто не хотел встречаться взглядом с глазами
Фримантла: слишком многое они повидали.
— Как твои жена и дочь?
— Пэм — в Калифорнии, у матери. Мелинда во Франции. После
похорон Илли она какое-то время побыла с Пэм, а потом улетела. Думаю, поступила
правильно. С этим придётся сжиться.
— А как ты, Эдгар? Тебе удастся с этим сжиться?
— Не знаю. Разве Скотт Фицджеральд не сказал, что вторых
действий в американской жизни не бывает?
— Да, но тогда он уже был горьким пьяницей. — Уайрман
положил цилиндр себе на ноги, наклонился ко мне. — Выслушай меня, Эдгар, и
выслушай внимательно. В действительности действий пять, и не только в
американской жизни — в каждой полностью прожитой жизни. Точно так же, как и в
любой пьесе Шекспира — комедии или трагедии. Потому что именно из них и сотканы
наши жизни — из комедии и трагедии.
— У меня в последнее время с комедией совсем плохо.
— Да, — не стал он спорить, — но в третьем акте есть
определённая надежда. Я сейчас живу в Мексике. Я говорил тебе, да? В прекрасном
маленьком горном городке, который называется Тамасунчаль.
Я попытался произнести название.
— Тебе нравится, как оно слетает с языка. Уайрман видит, что
нравится.
Я улыбнулся.
— Что-то в нём есть.
— Там продаётся захудалый отель, и я подумываю, не купить ли
его? Чтобы вывести такое заведение на прибыль, придётся потерпеть три убыточных
года, но у меня теперь толстый кошелёк. Я не отказался бы от партнёра, который
разбирается в строительстве и техническом обслуживании зданий. Разумеется, если
ты хочешь и в дальнейшем сосредоточиться на карьере художника…
— Думаю, ты и сам всё знаешь.
— Так что скажешь? Давай поженимся на наших судьбах?
— Саймон и Гарфункель,
[201]
тысяча девятьсот шестьдесят
девятый год, — кивнул я. — Или около того. Не знаю, Уайрман. Сейчас решить не
могу. Я должен закончить ещё одну картину.
— Действительно, должен. И какой силы будет ураган?
— Не знаю. Но «Шестому каналу» понравится.
— Предупреждение поступит заранее, не так ли? Разрушений,
понятное дело, не избежать, но никто не погибнет.
— Никто не погибнет, — согласился я, надеясь, что так оно и
будет, но когда фантомная конечность правила бал, не было никакой возможности
что-либо гарантировать. Вот почему я намеревался поставить крест на моей второй
карьере. Но ещё одну, последнюю, картину я собирался закончить. Потому что хотел
отомстить. Не только за Илли, но и за остальных жертв Персе.
— С Джеком перезваниваешься? — спросил Уайрман.
— Практически каждую неделю. Осенью он начинает учиться во
Флоридском университете в Таллахасси. Обучение я оплатил. А пока они с матерью
переезжают в Порт-Шарлотт.
— Тоже на твои деньги?
— Если на то пошло… да. После того как отец Джека умер от
воспаления кишечника, у них с матерью возникли серьёзные финансовые трудности.
— Идея тоже твоя?
— Совершенно верно.
— То есть ты думаешь, что Порт-Шарлотт достаточно далеко к
югу, и там будет безопасно.
— Думаю, да.
— А север? Как насчёт Тампы?
— Максимум — ливневые дожди. Это будет маленький ураган.
Маленький, но мощный.
— Маленькая, с жесткими территориальными рамками «Элис». Как
в тысяча девятьсот двадцать седьмом.
