Второй мужчина прислонился к дверному косяку, стоял,
скрестив ноги в лодыжках, сдвинув бёдра, выставив напоказ своё немалое
хозяйство. Лет на десять старше первого, но в лучшей физической форме. Никакого
живота. Никаких жировых отложений на талии. Длинные, рельефные мышцы бёдер.
Руки он сложил на груди и с лёгкой улыбкой смотрел на Пэм. Я очень хорошо знал
эту улыбку, потому что Том Райли был моим бухгалтером (и моим другом) тридцать
пять лет. Если бы в нашей семье не существовал обычай просить отца быть шафером
на свадьбе дочери, я бы пригласил Тома.
Теперь же на моей картине он стоял голый у дверного косяка и
смотрел на мою жену, сидящую на кровати, а я вспоминал, как он помогал мне
перевозить вещи в коттедж на озере Фален. Вспоминал его слова: «Ты не должен
уезжать из дома. Ты словно отдаёшь преимущество своего поля в плей-офф».
Потом я поймал его со слезами на глазах: «Босс, не могу
привыкнуть к тому, что у тебя только одна рука».
Он уже тогда трахал её? Я полагал, что нет. Но…
«Я собираюсь попросить тебя передать ей моё встречное
предложение», — сказал я ему в тот день. И он передал. Только, может, этим дело
не ограничилось?
Я прохромал без костыля к большому окну. До заката оставался
не один час, но солнце уже заметно сместилось к западу, и свет отражался от
поверхности воды. Я заставил себя смотреть в сверкающую полосу, то и дело
вытирая глаза.
Я пытался сказать себе, что эта картина — не более чем
выдумка рассудка, который всё ещё находится в процессе излечения. Но все мои
голоса говорили ясно и связанно, и я знал, что к чему. Пэм трахалась с Максом в
Палм-Дезерт, а когда он предложил ей более продолжительные, более серьёзные
отношения, отказалась. Пэм также трахалась с моим самым давним другом и деловым
партнёром, возможно, трахается и сейчас. Без ответа оставался только один
вопрос: кто из парней уговорил её вытатуировать на груди розу.
— Я должен поставить на этом крест, — отчеканил я и
прислонился горячим лбом к стеклу. Подо мной солнце горело в Мексиканском
заливе. — Я действительно должен поставить на этом крест.
«Тогда щёлкни пальцами», — подумал я. Щёлкнул пальцами
правой руки и услышал звук — резкий, короткий щелчок.
— Хорошо, что было — то прошло! — добавил я. Но закрыл глаза
и увидел Пэм, сидящую на кровати (какой-то кровати) в трусиках, а лямка
бюстгальтера лежала на бедре, как мёртвая змея.
Друзья-любовники.
Грёбаные друзья. Грёбаные любовники.
vii
В тот вечер я не любовался закатом из окна «Розовой
малышки». Я прислонил костыль к стене дома и, хромая, направился к воде. По
колено вошёл в неё. Вода была холодной, но я этого не замечал. Теперь полоса
солнечного света на поверхности Залива стала тёмно-оранжевой, и я смотрел на
неё.
— Эксперимент, твою мать…
Вода бурлила вокруг, меня покачивало. Я поднял руку,
удерживая равновесие.
— Чтоб тебе пусто было.
Над головой по темнеющему небу скользила цапля — бесшумный
снаряд с длинной шеей.
— Подглядывание, вот что это такое. Подглядывание, и ничего
больше, и я поплатился за это.
Чистая правда. И если мне вновь хотелось задушить её, то
вина в этом была только моя. «Не хочешь злиться, не подглядывай в замочную
скважину», — говорила моя дорогая мама. Я подглядел, я разозлился, вот и всё.
Теперь у неё была своя жизнь, и всё, что она делала, касалось только её. А от
меня требовалось поставить на этом крест. Но вот в чём загвоздка: отсечь
прошлую жизнь труднее, чем щёлкнуть пальцами, даже чем щёлкнуть пальцами
несуществующей руки.
Набежала волна, достаточно высокая, чтобы сбить меня с ног.
На мгновение я оказался под водой, вода попала в горло, я вынырнул, закашлялся.
Откатываясь, волна попыталась утащить меня с собой, вместе с песком и
ракушками. Я принялся подталкивать себя к берегу здоровой ногой, даже чуть
помогать травмированной, и мне удалось двинуться в нужном направлении. Я мог
чего-то не понимать, в чём-то сомневаться, но определённо не хотел утонуть в
Мексиканском заливе. Тут никаких сомнений у меня не было. Я выползал из воды,
кашляя и отплёвываясь, таща за собой правую ногу, как намокший багаж.
Когда я наконец добрался до сухого песка, перекатился на
спину и посмотрел в небо. Толстый полумесяц луны безмятежно плыл по темнеющему
синему бархату над крышей виллы «Розовая громада». А внизу, на песке, лежал
человек, далёкий от спокойствия, мокрый, опечаленный, злой. Я повернул голову,
чтобы взглянуть на культю, вновь посмотрел на небо.
— Никаких подглядываний, — сказал я. — Сегодня начинается
новая жизнь. Никаких больше подглядываний, никаких экспериментов.
Я действительно хотел, чтобы так оно и было. Но, как я уже
говорил (а до меня — Уайрман), мы так часто обманываем себя, что могли бы
зарабатывать этим на жизнь.
Глава 5
Уайрман
i
Когда я впервые действительно встретился с Уайрманом, он
смеялся так сильно, что сломал шезлонг, на котором сидел, а я от смеха едва не
лишился чувств, точнее, перешёл в полубессознательное состояние, называемое
синдромом «серой пелены». Я никак не мог ожидать, что такое может случиться со
мной на следующий день после того, как я узнал о романе Тома Райли с моей
бывшей женой (разумеется, мои доказательства ни один суд не воспринял бы
всерьёз), но смех этот стал предзнаменованием грядущего. И потом мы не один раз
смеялись вместе. Уайрман стал для меня многим (в немалой степени и судьбой), но
прежде всего — другом.
ii
— Итак, — объявил Уайрман, когда я наконец-то добрался до
стола, закреплённого на стойке полосатого зонта, который накрывал его тенью;
второй шезлонг стоял по другую сторону стола, — хромающий незнакомец прибыл с
пакетом из-под хлеба, полным ракушек. Присядьте, хромающий незнакомец.
Промочите горло. Этот стакан ждёт вас уже не первый день.
Я положил пластиковый пакет (действительно из-под хлеба) на
стол и протянул Уайрману руку.
— Эдгар Фримантл.
Ладонь у него была широкой, пальцы — короткими и толстыми,
рукопожатие — крепким.
— Джером Уайрман. Предпочитаю, чтобы меня звали Уайрманом.
Я посмотрел на шезлонг, предназначенный для меня. С высокой
спинкой и низким сиденьем, шезлонг напоминал ковшеобразное кресло «порше».
— Что-то с ним не так, мучачо? — спросил Уайрман, вскидывая
бровь. Брови, кустистые и наполовину седые, он вскидывал часто.
