— В другой раз. Когда поутихнет бурное веселье. Он кивнул.
— Если хочешь, приходи завтра, в это же время.
— Может, и приду. Рад нашему знакомству. — Я протянул ему
руку. Он её пожал, глядя на культю.
— Протеза нет? Или ты носишь его только в большой компании?
В аналогичной ситуации я оправдывал отсутствие протеза
байкой о болях в культе, но это была ложь. А лгать Уайрману мне не хотелось.
Отчасти потому, что ложь он чуял за милю, но главным образом потому, что не
хотелось ему лгать.
— Мне, разумеется, сделали необходимые замеры, ещё когда я
находился в больнице, и все уговаривали меня поскорее его заказать, особенно
женщина, которая занималась со мной лечебной физкультурой, и мой
друг-психотерапевт. Они говорили, чем быстрее я научусь им пользоваться, тем
проще мне будет вернуться к нормальной жизни.
— Просто забудь всё и продолжай танцевать…
— Да.
— Только иной раз забыть всё далеко не просто.
— Непросто.
— Иногда даже неправильно.
— Не совсем так, но тем не менее… — Я не договорил и
неопределённо взмахнул рукой.
— Близко, но не рок-н-ролл?
— Да. Спасибо за зелёный чай.
— Приходи завтра и выпей ещё стаканчик. Я обычно бываю на
пляже от двух до трёх часов пополудни, часа в день мне достаточно, но мисс
Истлейк большую часть второй половины дня спит или занимается коллекцией
фарфоровых статуэток и, разумеется, никогда не пропускает Опру, так что время у
меня есть. Если на то пошло, так много, что я и не знаю, как его использовать.
В общем, приходи. Мы найдём о чём поговорить.
— Хорошо, — кивнул я. — Предложение интересное. Уайрман
улыбнулся. Улыбка его красила. Протянул руку, и я вновь её пожал.
— Знаешь, что я думаю? Дружба, основанная на смехе, всегда
крепка.
— Может, это и будет твоей следующей работой? Писать тексты
для печенья с сюрпризом?
— Бывают работы и похуже, мучачо. Гораздо хуже.
iv
На обратном пути я думал о мисс Истлейк, старухе в
соломенной шляпе с широкими полями и больших синих кедах, которой, так уж
вышло, принадлежал (хотя бы частично) один из флоридских островов. Как
выяснилось, не невесте крёстного отца, а дочери земельного барона и, судя по
всему, покровительнице искусств. В голове у меня опять что-то с чем-то
разошлось, и я не мог вспомнить имя её отца (простое, в один слог), но я помнил
ситуацию, обрисованную Уайрманом. Ни о чём похожем я никогда не слышал, а ведь
если ты зарабатываешь на жизнь строительством, приходится сталкиваться с самыми
необычными раскладами, касающимися собственности на землю. Я подумал, что это
очень оригинальный ход… если, разумеется, кому-то хотелось, чтобы созданное им
маленькое королевство пребывало в первозданном состоянии. Правда, возникал
вопрос: а зачем?
Большая часть расстояния, отделявшего меня от «Розовой
громады», осталась позади, когда я вдруг осознал, что чертовски болит нога.
Прохромав в дом, я напился на кухне воды из-под крана и через гостиную
направился в спальню. Увидел мигающую лампочку на автоответчике, но на тот
момент мне не хотелось иметь ничего общего с сообщениями из внешнего мира.
Желание было только одно: снять с ног груз тела.
Я лёг и уставился на медленно вращающиеся лопасти
потолочного вентилятора. Вроде бы мне не удалось убедительно объяснить
отсутствие искусственной руки. Но я подумал, что и Уайрман не сумел превзойти
меня в убедительности с ответами на некоторые вопросы: «Как юрист оказался
прислугой у богатой старой девы?» или «Чем хороша эта другая жизнь?».
Всё ещё размышляя над этим, я соскользнул в крепкий, без
сновидений сон.
v
Проснувшись, я принял горячий душ и прошёл в гостиную, чтобы
проверить автоответчик. Тело не затекло, как я мог ожидать после двухмильной
прогулки. Завтра, возможно, мне придётся от неё отказаться, но в этот вечер я
чувствовал себя вполне сносно.
Сообщение оставил Джек. Мать познакомила его с неким Дарио
Наннуцци, который с радостью согласился взглянуть на мои картины в пятницу, от
четырёх до пяти пополудни, если меня не затруднит привезти их (не больше
десяти, которые я сам считаю лучшими) в галерею «Скотто». Никаких эскизов.
Наннуцци хотел видеть только завершённые работы.
Возникла лёгкая тревога.
Нет, всё было гораздо хуже.
Скрутило желудок, и я мог поклясться, что мои внутренности
опустились дюйма на три. Толи боль, толи зуд поползли вверх по правому боку и
вниз по руке, которой не было. Я сказал себе, что это глупость, негоже так себя
вести, учитывая, что за три дня, оставшиеся до встречи, тревога будет только
нарастать. Однажды я представлял проект стоимостью десять миллионов долларов
городскому совету Сент-Пола, когда в нём заседал человек, позднее ставший
губернатором Миннесоты. На моих глазах две девочки прошли танцевальные
репетиции, отборы в группы поддержки спортивных команд, уроки вождения и ад
переходного периода. Неужто с этим можно сравнить показ нескольких моих картин
какому-то галеристу?
Тем не менее, когда я поднимался в «Розовую малышку», ноги
словно налились свинцом.
Солнце скатывалось к горизонту, заливая большой зал
роскошным, невероятным мандариновым светом, но я не испытывал никакого желания
попытаться перенести его на холст, во всяком случае, этим вечером. Свет всё
равно взывал ко мне. Как может взывать фотография давно забытой возлюбленной,
случайно найденная в коробке со свидетельствами далёкого прошлого. Вода
прибывала. Даже наверху я слышал шуршание ракушек. Я сел, принялся перебирать
предметы, найденные на берегу: перо, обточенный водой камень, одноразовая
зажигалка, выцветшая на солнце. Теперь в голове крутились строчки не Эмили
Дикинсон, а какой-то старой песни: «Мама, как красиво солнце, Ярко светит
сквозь деревья». Никаких деревьев, разумеется, не было, но я мог посадить одно
на горизонте, если бы возникло такое желание. Мог посадить, чтобы красный закат
светил сквозь него. Привет, Дали.
Я не боялся, что мне укажут на отсутствие таланта. Боялся
другого: услышать от синьора Наннуцци, что таланта у меня мало-мало. Или
увидеть, как он сведёт большой и указательный пальцы на четверть дюйма и
посоветует зарезервировать место на уличном Художественном фестивале, который проводится
на Венис-авеню в центре Сарасоты, где меня наверняка будет ждать успех, потому
что туристы точно набросятся на мои очаровательные имитации шедевров Дали.
Если бы он так сделал, свёл большой и указательный пальцы на
четверть дюйма и сказал «мало-мало», как бы я отреагировал? Мог ли вердикт
совершеннейшего незнакомца лишить меня только что обретённой уверенности в
себе, украсть у меня новую радость жизни?
