— Я думаю, душой он упал, — ответил Наннуцци. — Думаю, они
все упали.
— Если на то пошло, я тоже так думаю, — кивнул Уайрман. Он
больше не улыбался.
Наннуцци по-прежнему смотрел на меня.
— Не говорите о подручных средствах. То, к чему вы
стремитесь в этих картинах, совершенно очевидно: вы ищете способ по-новому
взглянуть на самое популярное и банальное зрелище Флориды — тропический закат.
Вы пытались по-своему обойти клише.
— Да, где-то вы правы. Вот я и копировал Дали… Наннуцци
замахал рукой.
— Ваши картины не имеют ничего общего с Дали. И я не
собираюсь обсуждать с вами направления живописи, Эдгар, или использовать слова,
оканчивающиеся на «изм». Вы не принадлежите ни к одной школе живописи, потому
что просто не знаете об их существовании.
— Я разбираюсь в строительстве домов.
— Тогда почему вы не рисуете дома!
Я покачал головой. Мог бы сказать ему, что такая мысль
никогда не приходила в голову, но в моих словах было бы больше правды, если б я
сказал, что моя отсутствующая рука как-то до этого не додумалась.
— Мэри права. Вы американский примитивист. В этом нет ничего
зазорного. Бабушка Мозес была американским примитивистом. И Джексон Поллок.
[83]
Речь о том, Эдгар, что вы талантливы.
Я открыл рот. Закрыл. Просто не знал, что сказать. На помощь
пришёл Уайрман.
— Поблагодари человека, Эдгар.
— Спасибо вам.
— Не за что. И если вы захотите выставляться, Эдгар,
пожалуйста, в первую очередь загляните в «Скотто». Я предложу вам лучшие
условия на всей Пальм-авеню. Обещаю.
— Вы шутите? Конечно, я первым делом приду к вам.
— И, разумеется, я изучу контракт. — Уайрман ослепительно
улыбнулся.
Наннуцци ответил тем же.
— Я буду этому только рад. Но вы обнаружите, что изучать
будет особо нечего. Наш стандартный контракт с новичком занимает полторы
страницы.
— Мистер Наннуцци, — сказал я. — Просто не знаю, как мне вас
благодарить.
— Вы уже отблагодарили. Я сжал сердце, то, что от него ещё
осталось, и пал ниц. И ещё один момент, пока вы не ушли. — Он нашёл на столе
блокнот, что-то написал, вырвал листок, протянул мне, как врач протягивает
пациенту рецепт. Написал одно слово большими, наклонными буквами, и даже
выглядело оно, как слово на рецепте: ЛИКВИН.
— Что такое ликвин? — спросил я.
— Консервант. Предлагаю вам наносить его бумажным полотенцем
на все законченные работы. Оставьте сохнуть на двадцать четыре часа. Потом
нанесите второй слой. И ваши закаты останутся яркими и чистыми на века. — Он
смотрел на меня так серьёзно, что я почувствовал, как желудок ползёт вверх. — Я
не знаю, заслуживают ли они такой долгой жизни, но, может, и заслуживают. Кто
знает? Может, и заслуживают.
viii
Мы пообедали в «Зорин», ресторане, о котором упомянула Мэри
Айр, и я позволил Уайрману до обеда угостить меня бурбоном. Впервые после
несчастного случая я выпил крепкий напиток, и он так странно на меня
подействовал. Всё вокруг стало ярче — и свет, и цвета. Заострились всё углы —
дверей, окон, даже согнутые локти проходящих официантов, и эти острия,
казалось, могли рвать воздух и впускать более тёмную, густую атмосферу, плотностью
не отличимую от сиропа. Рыба-меч, которую я заказал, таяла на языке, зелёные
фасолины хрустели на зубах, крем-брюле так насыщало, что доесть его не
представлялось возможным (но не представлялось возможным и оставлять
недоеденной такую вкуснятину). Разговор шёл весёлый. Мы то и дело смеялись. Но
всё-таки мне хотелось, чтобы трапеза закончилась. Голова по-прежнему болела,
правда, пульсирующая боль сместилась к затылку. Отвлекали автомобили, которые
катили по Главной улице бампер к бамперу. Каждый гудок звучал злобно и
угрожающе. Я хотел вернуться на Дьюму. Мне недоставало темноты Залива и
спокойного разговора ракушек подо мной. Хотелось лечь в кровать. Я — на одной
подушке, Реба — на другой.
И к тому времени, когда официант подошёл, чтобы спросить, не
хотим ли мы ещё кофе, Джек практически в одиночку поддерживал разговор.
Состояние гипервосприятия, в котором я пребывал, позволяло увидеть, что не
только мне требуется смена обстановки. С учётом царящего в ресторане полумрака
и исходного тёмно-бронзового цвета лица Уайрмана я не мог сказать, какую часть
загара он потерял, но вроде бы немалую. И его левый глаз вновь начал слезиться.
— Только чек, — ответил официанту Уайрман, потом сподобился
на улыбку. — Извините, что прерываю праздник, но я хочу вернуться к моей даме.
Если вы не возражаете.
— Я только за, — ответил Джек. — Поесть забесплатно, да ещё
приехать домой к выпуску спортивных новостей? От такого не отказываются.
Мы с Уайрманом ждали у ворот гаража, куда Джек пошёл за
арендованным мини-вэном. Света на улице было побольше, но цвет лица моего
нового друга мне по-прежнему совершенно не нравился. В отсвете ярких ламп
гаража кожа выглядела чуть ли не жёлтой. Я даже спросил, как он себя чувствует.
— Уайрман прекрасно себя чувствует. У мисс Истлейк выдалась
череда тяжёлых, беспокойных ночей. Она звала сестёр, звала отца, просила
принести ей всё, что только можно, за исключением разве что манны небесной.
Как-то это связано с полнолунием. Логики в этом нет, но тем не менее. Зов луны
слышен на определённой длине волны, и на неё может настроиться только
повреждённый мозг. Но теперь луна входит в другую фазу, и мисс Элизабет снова
будет спать. То есть буду спать и я. Надеюсь.
— Хорошо.
— На твоём месте, Эдгар, я не отвечал бы сразу на
предложение галереи. Подумал бы, и не один день. И продолжай рисовать. Ты,
конечно, трудишься как пчёлка, но я сомневаюсь, что тебе хватит картин для…
Позади Уайрмана возвышалась облицованная плиткой колонна. Он
привалился к ней спиной. Я не сомневаюсь, что он упал бы, не окажись там
колонны. Эффект бурбона уже выветривался, но гипервосприятия ещё хватало, чтобы
увидеть, что произошло с его глазами, когда он потерял равновесие. Правый
посмотрел вниз, словно хотел проверить, на месте ли туфли, а левый, налитый
кровью и слезящийся, закатился вверх, и от радужки осталась только маленькая
дуга. Я успел подумать, что вижу невозможное, глаза не могли двигаться в
диаметрально противоположных направлениях. Но, наверное, такое утверждение
справедливо лишь для здоровых людей. Потом Уайрман начал заваливаться в
сторону. Я его схватил.
