«Больше сообщений нет, — раздался механический голос. —
Лента записи заполнена».
Я постоял, глядя на автоответчик, подумал о том, чтобы
стереть запись, потом решил сохранить и дать прослушать Уайрману. Разделся,
почистил зубы и лёг в кровать. Я лежал в темноте, чувствуя несильную, но
гудящую боль в голове, а подо мной ракушки вновь и вновь шептали последнюю
фразу Элизабет Истлейк: «Мой отец был ныряльщиком».
Глава 8
Семейный портрет
i
Темп жизни на какое-то время спал. Такое случается. Вода в
кастрюле кипит, а потом, когда уже грозит выплеснуться наружу, некая сила (Бог,
судьба, может, чистое совпадение) уменьшает огонь под кастрюлей. Однажды я
поделился этой мыслью с Уайрманом, так он сказал, что жизнь — это пятничная
серия мыльной оперы. Создаётся иллюзия, что всё вот-вот закончится, а в
понедельник начинается прежняя тягомотина.
Я думал, он поедет со мной к врачу, и мы выясним, что с ним
не так. Я думал, он скажет мне, почему выстрелил себе в голову и как после
такого человек может выжить. Ответ, впрочем, напрашивался: «Он становится
припадочным, и у него масса проблем с чтением». Может, он даже сказал бы мне,
почему его работодательница зациклилась на несовместимости острова и Илзе. И
самое главное — я надеялся решить, каким будет следующий шаг в жизни Эдгара
Фримантла, Великого американского примитивиста.
Ничего этого на самом деле не произошло, во всяком случае
сразу. В жизни, конечно, случаются перемены, и конечные результаты иной раз
сравнимы со взрывом, но, как в мыльных операх, так и в реальной жизни, к бомбе
тянется длинный-предлинный бикфордов шнур.
Уайрман согласился поехать со мной к врачу и «проверить свою
голову», но не раньше марта. В феврале, сказал он, и без того много дел. В
следующий уик-энд зимние арендаторы (Уайрман называл их «эти месячные», словно
речь о менструальных периодах, а не о людях) начинали въезжать в дома,
принадлежащие мисс Истлейк, и первыми собирались прибыть те, кого Уайрман
больше всего недолюбливал. Джо и Рита Годфри из Род-Айленда, которых Уайрман (а
следовательно, и я) называл Злые собаки. Они приезжали на десять недель каждую
зиму и останавливались в ближайшем к гасиенде доме. Знаки, предупреждающие об
их ротвейлерах и питбуле, выставлялись перед домом. Мы с Илзе их видели. Злой
пёс Джо, по словам Уайрмана, когда-то служил в «зелёных беретах», и его тон
однозначно указывал, что этим всё объясняется.
— Мистер Диризко не выходит из автомобиля, когда привозит им
корреспонденцию. — Уайрман говорил о толстом и весёлом сотруднике Почтового
ведомства США, который обслуживал южную часть Кейси-Ки и целиком наш остров. Мы
сидели на козлах для пилки дров перед домом Злых собак за день или два до
приезда четы Годфри. Подъездная дорожка из дроблёного ракушечника блестела
влажной розовизной: Уайрман включил разбрызгиватели. — Он оставляет привезённое
на земле у почтового ящика, нажимает на клаксон и катит к «Эль Паласио». И
разве я его виню? «Нет, нет, Нанетт».
[85]
— Уайрман, насчёт врача…
— В марте, мучачо, и ещё до ид.
[86]
Обещаю.
— Ты просто тянешь время.
— Не тяну. У меня только один очень тяжёлый месяц в году, и
это февраль. В прошлый раз меня застали врасплох, но теперь такого не случится.
Не может случиться, потому что в этом году мисс Истлейк будет гораздо меньше
вникать в разные бытовые проблемы. По крайней мере Злые собаки здесь уже не
первый раз, и я знаю, чего от них ждать. Как и от Баумгартенов. Баумгартены мне
нравятся. Двое детей.
— Две девочки? — спросил я, думая об уверенности Элизабет в
том, что дочерям на остров вход заказан.
— Нет, оба мальчики, которым на лбу следовало бы написать:
«МЫ ЭТО СДЕЛАЛИ, НО НЕ СЕРДИТЕСЬ НА НАС». В остальные четыре дома заезжают
новенькие. Я могу надеяться, что никто из них не будет крутить всю ночь
рок-н-ролл, а днём устраивать пьянки, но каковы шансы, что мои надежды
оправдаются?
— Не так, чтобы высокие, но ты можешь надеяться, что они
оставят диски с записями «Slipknot» дома.
— Кто такие «Slipknot»? Что такое «Slipknot»?
— Уайрман, тебе лучше не знать. Особенно теперь, когда ты
накручиваешь себя.
— Я не накручиваю. Уайрман просто объясняет, что такое
февраль на Дьюма-Ки, мучачо. Мне придётся делать всё. И оказывать первую помощь
одному из Баумгартенов, если его обожжёт медуза, и искать вентилятор для
бабушки Злой собаки Риты, которую они, наверное, опять поселят на неделю в
спальне для гостей. Ты думаешь, мисс Истлейк старая? Я видел, как в День
мёртвых по улицам Гвадалахары носили мексиканские мумии, которые выглядели
получше этой бабули. Её лексикон состоит главным образом из двух фраз. Одна — вопросительная:
«Ты принёс мне печенье?» Вторая — повествовательная: «Рита, дай мне полотенце,
я думаю, с пердой вылетел кусок говна».
Я расхохотался.
Уайрман мыском кроссовки начертил в ракушечнике улыбку. За
нашими спинами тени ложились на Дьюма-Ки-роуд, асфальтированную, гладкую и
ровную. Во всяком случае здесь. Южнее — совсем другая история.
— Решение вентиляторной проблемы, если тебя интересует,
простое — «Мир вентиляторов Дэна». Отличное название, или ты не согласен? И вот
что я тебе скажу: мне действительно нравится решать эти проблемы. Находить
выход из этих маленьких кризисов. Людям на Дьюма-Ки я приношу гораздо больше
радости, чем приносил в суде.
«Ноты не разучился уводить людей от тем, обсуждать которые
тебе не хочется», — подумал я.
— Уайрман, нам нужно лишь полчаса, чтобы врач заглянул тебе
в глаза и просветил твою…
— Ты ошибаешься, мучачо, — терпеливо отозвался Уайрман. — В
этот период времени нужно как минимум два часа, чтобы попасть на приём к врачу
в передвижном медицинском пункте, припаркованном на обочине, чтобы этот
господин заглянул в твоё воспалившееся горло. А если добавить час на дорогу
(даже больше, потому что начался сезон перелётных птиц, и никто из них не
знает, куда ехать), то мы говорим о трёх часах светлого времени суток, которых
у меня просто нет. Потому что нужно посмотреть, как работает кондиционер в
номере 17… счётчик электричества в номере 27… привести вот туда монтажника,
если он появится. — Он указал на соседний дом, номер 39. — Молодые люди из
Толедо сняли его до пятнадцатого марта и платят дополнительно семьсот долларов
за нечто, называемое Wi-Fi. Я даже не знаю, что это такое.
