— Перестань шпионить за мной. Если ты когда-то меня любил —
перестань шпионить за мной.
— Тогда перестань меня винить. — Голос у меня сел. Внезапно
я вспомнил Илзе перед её возвращением в университет Брауна, стоящую под ярким
тропическим солнцем у терминала авиакомпании «Дельта». Она смотрела на меня и
говорила: «Ты должен поправиться. Заслуживаешь этого. Хотя иногда я гадаю,
веришь ли ты, что такое возможно». — Произошедшее со мной — не моя вина.
Несчастный случай — не моя вина, и вот это тоже. Я ничего такого не просил.
— Ты думаешь, я просила? — выкрикнула Пэм.
Я закрыл глаза, моля уж не знаю кого, кого угодно, сделать
так, чтобы я удержался от вспышки ярости.
— Нет, разумеется, нет.
— Тогда оставь меня в покое! Перестань мне звонить.
Перестань меня ПУГАТЬ!
Она бросила трубку. Я по-прежнему стоял, прижимая свою к
уху. Тишина, громкий щелчок, потом дребезжащее гудение Дьюма-Ки. Сегодня оно
словно доносилось из-под воды. Возможно, из-за дождя. Я положил трубку на
рычаг, посмотрел на рыцарские доспехи.
— Думаю, всё прошло очень хорошо, сэр Ланселот, — доложил я.
Ответа не последовало — впрочем, другого я и не заслуживал.
x
Я пересёк главный коридор, уставленный комнатными
растениями, заглянул в Китайскую гостиную, увидел, что Элизабет спит в той же
позе, склонив голову набок. Храп, казавшийся мне таким жалким, подчёркивающим
её старость, теперь успокаивал. Иначе могло показаться, что она мертва, сидит в
кресле со сломанной шеей. Я подумал, не разбудить ли её, и решил, что не стоит.
Потом посмотрел направо, на широкую парадную лестницу, вспомнил её слова: «Ты
это найдёшь на лестничной площадке второго этажа». Найду что?
Вероятно, Элизабет опять потеряла связь с реальностью, но
других дел у меня не нашлось, вот я и зашагал по коридору, который в более
скромном доме был бы всего лишь переходом между его частями. Здесь же дождь
продолжал барабанить по стеклянному потолку. Я начал подниматься по лестнице,
остановился за пять ступенек до площадки второго этажа, глаза у меня широко
раскрылись, потом я медленно продолжил подъём. Элизабет связи с реальностью не
утратила. Я нашёл это — огромную чёрно-белую фотографию в узкой золочёной
рамке. Позже я спросил Уайрмана, как удалось увеличить чёрно-белую фотографию
1920-х годов до таких размеров (четыре на пять футов как минимум), практически
не потеряв в чёткости. Он ответил, что фотографию, вероятно, сделали
«Хасселбладом», лучшим за всю историю нецифровым фотоаппаратом.
Фотография запечатлела восемь человек на белом песке. Фоном
служил Мексиканский залив. Высокий симпатичный мужчина лет сорока пяти стоял в
чёрном купальном костюме, состоящем из майки с широкими лямками и обтягивающих
трусов, вроде тех, которые теперь надевают баскетболисты под верхние. По обе
стороны расположились пять девочек, старшая — уже девушка на выданье, младшие —
совершенно одинаковые блондинки, напоминавшие близнецов Боббсли из книг моего
далёкого детства. Близняшки были в одинаковых платьях для купания, юбках в
оборочках, и держались за руки. В свободной руке каждая сжимала куклу Рэггеди
Энн.
[93]
С болтающимися ножками, в передниках, куклы заставили меня подумать о
Ребе… и тёмные волосы над тупо улыбающимися лицами кукол-близняшек были,
безусловно, КРАСНЫМИ. На сгибе руки мужчина (Джон Истлейк, я в этом не
сомневался) держал ещё одну девочку, малышку, которая со временем стала той
самой старухой, что храпела сейчас на первом этаже. Позади белых стояла молодая
чернокожая женщина лет двадцати двух с косынкой на голове. Она держала корзинку
для пикника, тяжёлую, судя по напрягшимся мышцам рук. На предплечье одной руки
блестели три серебряных браслета.
Элизабет улыбалась и тянулась пухлыми ручками к тому, кто
сделал этот семейный портрет. Кроме неё не улыбался никто, разве что в уголках
рта мужчины пряталась тень улыбки. Но усы не давали понять, так ли это. А вот
молодая чернокожая няня точно выглядела мрачной.
В свободной руке Джон Истлейк держал две вещи. Маску
ныряльщика и гарпунный пистолет, который сейчас крепился к стене библиотеки
среди другого оружия. И меня занимал единственный вопрос: действительно ли
Элизабет выскользнула из тумана, который застилал её разум, чтобы направить
меня сюда?
Но я не успел найти ответ, потому что внизу распахнулась
парадная дверь.
— Я вернулся! — крикнул Уайрман. — Задание выполнено! И кто
теперь хочет выпить?
Как рисовать картину (V)
He пугайтесь экспериментов; найдите свою музу и позвольте ей
вести вас. По мере того как талант Элизабет расцветал, её музой стала Новин,
чудесная, говорящая кукла. И к тому времени, когда Элизабет осознала свою
ошибку (тогда и голос Новин поменялся), было уже слишком поздно. Но поначалу
всё, наверное, было чудесно. Встреча с музой — всегда счастье.
Взять, к примеру, тот торт.
— Заставь его упасть, — говорит Новин. — Заставь его упасть,
Либбит!
И она это делает. Потому что может. Рисует торт няни Мельды
на полу. Размазанным по полу! Ха! И няня Мельда над ним, уперев руки в бока, с
написанным на лице огорчением.
Почувствовала ли Элизабет стыд, когда так и случилось? Стыд
и страх? Думаю, да.
Знаю, что почувствовала. Для детей обычно забавна только
воображаемая злоба.
Однако были и другие игры. Другие эксперименты. Пока,
наконец, в 1927…
Во Флориде все внесезонные ураганы называют «Элис». Это
такая шутка. Но тот, что налетел в марте вышеуказанного года, следовало назвать
ураган «Элизабет».
Кукла нашёптывала ей голосом ночного ветра в пальмах. Или
шуршанием ракушек под «Розовой громадой» при отливе. Нашёптывала, когда
маленькая Либбит уже начинала засыпать. Убеждала, как это будет здорово,
нарисовать сильный шторм. И кое-что ещё.
Новин говорит: «Это клад. Спрятанные сокровища, которые
откроет большой шторм. Папочке будет интересно найти их и посмотреть».
И вот это сработало. Рисовать шторм Элизабет особо не
хотелось, а порадовать папочку? Перед таким искушением она устоять не смогла.
Потому что папочка очень злился в тот год. Злился на Ади,
которая не пошла в колледж после возвращения из поездки в Европу. Ади не хотела
встречаться с достойными людьми, не хотела ездить на балы дебютанток. Её
интересовал только Эмери… а он, с точки зрения папочки, совершенно ей не
подходил.
