Папочка говорит: «Он не из нашего круга, он — Целлулоидный
воротник
[94]
», — а Ади говорит: «Он из моего круга, и не важно, какой у него
воротник», — и папочка сердится.
Все постоянно ссорились. Папочка злился на Ади, Ади — на
него. Ханни и Мария злились на Ади. Потому что она завела себе красивого
бойфренда, старшего по возрасту и недостойного по статусу. Близняшек вся эта
злоба пугала. Либбит — тоже. Няня Мельда заявляла вновь и вновь, что если бы не
Тесси и Ло-Ло, она давно уехала бы к своим родственникам в Джексонвиль.
Элизабет всё это рисовала, поэтому я видел.
«Паровой котёл» в конце концов взорвался. Ади и Неподходящий
ей молодой человек убежали в Атланту, где Эмери обещали работу у конкурента.
Папочка пришёл в ярость. Большие злюки, вернувшиеся на уик-энд из школы
Брейдена, слышали, как он говорил кому-то по телефону, что прикажет привезти
Эмери Полсона сюда и выпорет кнутом так, что у того не останется и клочка целой
кожи. Он выпорет их обоих!
Но потом отец передумал: «Нет, клянусь Богом. Оставим всё
как есть. Она сама заварила кашу. Пусть теперь и расхлёбывает».
После этого налетел ураган «Элис».
Либбит почувствовала его приближение. Почувствовала, как
поднимается ветер и несёт облака, чёрные, как смерть. А уж сам ураган
(проливной дождь, грохочущие, как грузовой поезд, удары волн) очень напугал её,
словно она звала собаку, а прибежал волк.
Когда ветер стих, выглянуло солнце, и всё стало хорошо. Даже
лучше, чем хорошо, потому что после ухода «Элис» про Ади и Неподходящего ей
молодого человека на время забыли. Элизабет даже слышала, как папочка что-то
напевал себе под нос, когда вместе с мистером Шэннингтоном очищал двор от
принесённого ураганом мусора. Папочка сидел за рулём маленького трактора, а
мистер Шэннингтон складывал в тележку пальмовые листья и ветки. Кукла шептала,
муза пела свою песню.
Элизабет послушала, и в тот самый день нарисовала место у
Ведьминой скалы, где, по словам Новин, и находился клад, откопанный ураганом.
Либбит просит папочку пойти и взглянуть, просит его просит
его просит его. Папочка говорит: «НЕТ», папочка говорит, что он очень устал,
что у него болит всё тело после уборки двора.
Няня Мельда говорит: «Вода поможет снять усталость, мистер
Истлейк».
Няня Мельда говорит: «Я соберу корзинку для пикника и
приведу девочек».
И потом няня Мельда говорит: «Вы же знаете, какая она
теперь. Если говорит, что там что-то есть, возможно…»
Вот они и идут по берегу к Ведьминой скале… папуля в
купальном костюме, в который с трудом влез, и Элизабет, и близняшки, и няня
Мельда. Ханна и Мария уже вернулись в школу, а Ади… о ней лучше не вспоминать.
Ади В НЕМИЛОСТИ. Няня Мельда несёт красную корзинку для пикника. В ней ленч,
шляпки от солнца для девочек, рисовальные принадлежности Элизабет, подводный
пистолет папочки и несколько гарпунов.
Папочка надевает ласты, заходит в воду по колено и говорит:
«Холодно! Хочется, чтобы поиски не заняли много времени, Либбит. Скажи мне, где
лежит этот сказочный клад».
Либбит отвечает: «Скажу, но ты обещаешь, что я смогу взять
фарфоровую куклу?»
Папочка говорит: «Любая кукла — твоя. Ты заслужила награду».
Муза увидела клад, девочка его нарисовала. Их будущее
определилось.
Глава 9
Кэнди Браун
i
Спустя два вечера я впервые нарисовал этот корабль.
Сначала назвал картину «Девочка и корабль», потом — «Девочка
и корабль № 1». Именно корабельный цикл, а не история с Кэнди Брауном, побудил
меня выставлять свои работы. Если Наннуцци хотел организовать выставку, я уже
ничего не имел против. И не потому, что гнался за, как говорил Шекспир, «дутой
славой» (в этом меня просветил Уайрман). Просто признал правоту Элизабет: не
следовало накапливать законченные полотна на Дьюма-Ки.
Картины с кораблём были хороши. Может, превосходны. Такое у
меня возникало ощущение, когда я заканчивал каждую. Но при этом от них веяло
могущественным злом. Думаю, я это знал с самой первой картины, которую написал
в канун дня святого Валентина. В последнюю ночь жизни Тины Гарибальди.
ii
Кошмаром я бы этот сон называть не стал, но он был таким
ярким и живым, что мне не под силу описать его словами, хотя что-то удалось
перенести на холст. Не всё, но что-то. Может, и многое. На небе полыхал закат.
В этом сне и во всех последующих на небе полыхал закат. Красный цвет заливал
западный горизонт, поднимался до небес, где переходил в оранжевый, а потом, что
странно, в зелёный. В Заливе парил полный штиль, лишь в редких местах гладь
воды вспучивали маленькие волны, напоминая капельки пота. В отражённом
солнечном свете Залив выглядел, как гигантская глазница, заполненная кровью.
На этом огненном фоне чернел силуэт древнего трёхмачтового
парусника. Прогнившие паруса корабля обвисли, красный свет прорывался сквозь
дыры и разрывы. Живых на борту не было. Чтобы это понять, хватало одного
взгляда. Не покидало ощущение, что корабль таит в себе угрозу, словно там
поселилась какая-то болезнь, убившая команду и оставившая только гниющий труп
из дерева, парусины и пеньки. Я помню, как подумал, что чайка или пеликан, если
им доведётся пролететь над кораблём, упадут на палубу с дымящимися перьями.
Не более сорока ярдов разделяли парусник и маленькую
вёсельную лодку. В ней сидела девочка, спиной ко мне. С красно-рыжими волосами,
но волосы были искусственными: у живой девочки таких спутанных волос быть не
могло. Кто эта девочка, я мог определить по платью. В крестиках-ноликах и
печатных буквах, образующих слова: «Я ВЫИГРЫВАЮ, ТЫ ВЫИГРЫВАЕШЬ». Илзе носила
такое платье в четыре или пять лет… примерно столько же было и близняшкам на
семейном портрете, который я видел на лестничной площадке второго этажа в «Еl
Palacio de Asesinos».
Я пытался закричать, предупредить её, что нельзя
приближаться к древнему паруснику. Не мог. Ничего не мог. В любом случае
значения, похоже, это не имело. Девочка просто сидела в маленькой лодочке,
которая чуть покачивалась на едва заметных красных волнах, смотрела на корабль,
одетая в разрисованное крестиками-ноликами платье Илзе.
Я упал с кровати на травмированный бок. Закричал от боли и
перекатился на спину, слушая доносящийся снаружи шум волн и шуршание ракушек
под домом. Они подсказали, где я нахожусь, но покоя не принесли. «Я выигрываю,
— говорили они. — Я выигрываю, ты выигрываешь. Ты выигрываешь. Я выигрываю.
Пистолет — я выигрываю. Фрукт — ты выигрываешь. Я выигрываю, ты выигрываешь».
