— «Зерно убирается, сделка закрывается». Отлично помню!
Потом я ушёл в свой кабинет. Практически убежал. Для Уайрмана такой медленный
способ передвижения, как ходьба, не годился. Я провёл на работе двое суток. На
третью ночь охранник, несмотря на мои протесты, выпроводил меня за дверь. Я
проинформировал его, что у эрегированного пениса миллион капилляров, но ни
единого угрызения совести. Я также сказал ему, что он — заливной денди, и отец
его ненавидел. — Уайрман коротко глянул на папку. — Фраза насчёт отца, думаю,
его проняла. Даже знаю, что проняла… — Он похлопал по виску со шрамом. —
Сверхъестественное радио, амиго. Сверхъестественное радио.
На следующий день меня вызвал к себе Джек Файнэм, верховный
раджа нашего королевства, и приказал мне взять отпуск. Не попросил — приказал.
Заявил, что я слишком быстро вышел на работу после «злополучных семейных
перемен». Я сказал, что это какая-то глупость. Никаких семейных перемен у меня
не было. «Скажи просто, что мои жена и ребёнок съели гнилое яблоко, — предложил
я ему. — Скажи это, ты, седовласый синдик, потому что эти слова наполняют
смертного насекомыми», — и вот тут тараканы полезли из его глаз и носа. А два
выползли из-под языка, они разбрызгивали белую пену по подбородку Джека,
перебираясь через его нижнюю губу.
Я начал кричать. Я бросился на него. Если бы не кнопка
тревожной сигнализации на его столе (я даже не подозревал, что она была у этого
параноидального старикашки), я бы его убил. Опять же бегал он на удивление
быстро. Я хочу сказать, бегал кругами по кабинету. От меня. Должно быть,
сказались годы, проведённые на теннисном корте и поле для гольфа. — Уайрман на
секунду задумался. — Но на моей стороны были безумие и молодость. Я схватил его
в тот самый момент, когда в кабинет ворвалась подмога. Полдюжины адвокатов с
трудом смогли оттащить меня от Джека, и я разорвал пополам его пиджак от Пола Стюарта.
От воротника до низа… — Он медленно покачал головой. — Тебе следовало бы
послушать, как кричал этот hijo de puta.
[104]
И тебе следовало бы послушать
меня. Чего я только не нёс, включая оскорбления (выкрикивал во весь голос)
насчёт его пристрастий к женскому нижнему белью. И, как в случае с отцом
охранника, думаю, так оно и было на самом деле. Забавно, не правда ли? И
обезумел я или нет, ценился ли как сотрудник или нет, но на том и оборвалась
моя карьера в «Найди, Трахни и Забудь».
— Жаль, конечно.
— Жалеть тут не о чем, всё, что ни делается, то к лучшему, —
заявил он деловым тоном. — Когда адвокаты вынесли меня из его кабинета, в
котором я успел много чего натворить, со мной случился припадок. Сильнейший,
развёрнутый припадок. Если бы не медицинские навыки одного из сотрудников, я бы
прямо там и умер. Но в итоге только вырубился на трое суток. И почему нет? Мне
требовался сон. А теперь…
Он открыл папку и протянул мне три рентгенограммы. По
качеству они сильно уступали кортикальным срезам, которые выдавал
магниторезонансный томограф, но я мог полагать себя опытным специалистом, пусть
и непрофессионалом, который понимает, на что смотрит.
— Перед тобой, Эдгар, объект, которого, по утверждению
многих, нет в природе: мозг адвоката. У тебя есть такие картинки?
— Скажем так, если бы я хотел заполнить альбом… Уайрман
улыбнулся.
— Кому нужен альбом с такими фотографиями? Ты видишь пулю?
— Да. Ты, должно быть, держал пистолет… — Я наклонил
указательный палец вниз под достаточно большим углом.
— Совершенно верно. И, вероятно, была частичная осечка. Так
что пуля только пробила череп и ушла вниз, под ещё более острым к вертикали
углом. Вошла в мозг и остановилась. Но до остановки создала… не знаю, как это…
— Ударную волну? Его глаза вспыхнули.
— Именно. Только серое вещество мозга по консистенции больше
похоже на печень телёнка, чем на воду.
— Красиво сказано.
— Я знаю. Уайрман может быть красноречив, он это признаёт.
Пуля создала уходящую вниз ударную волну, а последняя вызвала отёк и сдавила
перекрёст зрительных нервов. Это такое место, где правый зрительный нерв
становится левым, и наоборот. Ты понимаешь, что получилось? Я выстрелил себе в
висок, и не только остался в живых, но и добился того, что пуля создаёт
проблемы для тех участков мозга, что находятся вот здесь. — Он постучал по
черепу за правым ухом. — И ситуация ухудшается, потому что пуля движется. За
два года она сместилась вглубь как минимум на четверть дюйма. Может, и больше.
И мне не нужны Хэдлок или Принсайп, чтобы это понять. Я сам всё вижу на этих
снимках.
— Так пусть они сделают операцию и вытащат её. Мы с Джеком
проследим за тем, чтобы Элизабет дождалась твоего возвращения в полном…
Он покачал головой.
— Нет? Почему нет?
— Для хирургического вмешательства пуля сидит слишком
глубоко, амиго. Вот почему я и не остался в больнице. А ты думал, что из-за
комплекса «человека из страны Мальборо»? Ничего подобного. Моё желание умереть
осталось в прошлом. Мне по-прежнему недостаёт жены и дочери, но теперь на моём
попечении мисс Истлейк, и я полюбил этот остров. И есть ещё ты, Эдгар. Я хочу
узнать, чем продолжится твоя история. Сожалею ли я о том, что сделал? Иногда —
si, иногда — нет. Когда si, я напоминаю себе, что теперь я не тот человек,
каким был раньше, и должен проявить снисхождение к моему прежнему «я». Тот
человек понёс столь большую утрату и испытывал столь сильную душевную боль, что
не мог нести ответственности за свои поступки. Это моя другая жизнь, и я
стараюсь смотреть на свои проблемы, как на… ну… врождённые дефекты.
— Уайрман, это так странно.
— Неужели? Подумай о собственной ситуации.
Я подумал. Я пытался задушить свою жену, а потом забыл об
этом. Я спал с куклой на другой половине кровати… Нет, лучше оставить своё
мнение при себе.
— Доктор Принсайп хочет положить меня в больницу, потому что
я — интересный случай.
— Ты этого не знаешь.
— Но я знаю! — По голосу чувствовалось, что Уайрман едва
сдерживается. — После того выстрела я имел дело как минимум с четырьмя
Принсайпами. До ужаса одинаковыми: все умные, но отстранённые, напрочь лишённые
сочувствия и, по существу, лишь на самую малость отличающиеся от социопатов в
детективных романах Джона Д. Макдональда. В борьбе с опухолью они могут
попытаться использовать радиацию. На свинцовую пулю она не подействует.
Принсайп это знает, но ему интересно. И он не видит ничего плохого в том, чтобы
дать мне ложную надежду, уложив на больничную койку, где можно спросить, больно
ли мне, когда он делает… это. А позднее, когда я умру, он, вероятно, напишет
обо мне статью. И сможет поехать в Канкун и пить на пляже вино, разбавленное
водой и фруктовым соком.
