— Мы управимся сами, — услышал я. — Вы можете ехать домой,
Эдгар.
— Но…
— Мы управимся сами, — повторила Элизабет, продолжая
поглаживать спину Уайрмана шишковатыми пальцами, поглаживать с бесконечной
нежностью. — Уайрман отвезёт меня в дом. Через минуту. Не так ли, Уайрман?
Он кивнул на её груди, не поднимая голову, не издав ни
звука.
Я подумал и решил: пусть будет, как она хочет.
— Ладно. Спокойной ночи, Элизабет. Спокойной ночи, Уайрман.
Пошли, Джек.
Джек положил фонарь на полочку ходунков, посмотрел на
Уайрмана (тот всё стоял, уткнувшись лицом в грудь старухи), потом пошёл к
открытой дверце со стороны водительского сиденья.
— Спокойной ночи, мэм.
— Спокойной ночи, молодой человек. В парчизи вам пока
недостаёт терпения, но потенциал у вас есть. Эдгар? — Она посмотрела на меня
поверх склонённой головы Уайрмана, его вздымающейся и опадающей спины. — Вода
теперь бежит быстрее. Скоро появятся пороги. Вы это чувствуете?
— Да. — Я не знал, о чём конкретно она говорит. Но понимал
смысл.
— Останьтесь. Пожалуйста, останьтесь на Дьюме, что бы ни
произошло. Вы нужны нам. Вы нужны мне, вы нужны Дьюма-Ки. Не забудьте об этом,
когда разум вновь покинет меня.
— Не забуду.
— Поищите корзинку для пикника няни Мельды. Она где-то на
чердаке, я уверена. Она красная. Вы её найдёте. Они внутри.
— И что я в ней найду, Элизабет? Она кивнула.
— Да. Спокойной ночи, Эдуард.
Я понял, что реальность вновь начинает ускользать от неё. Но
я знал, что Уайрман отвезёт её в дом, что Уайрман позаботится о ней. А пока он
не мог этого сделать, она будет заботиться о них обоих. Я оставил их на
вымощенном камнем въезде во двор, между ходунками и инвалидным креслом. Она
обнимала его, он вжимался лицом в её грудь. Эта картина по сей день стоит у
меня перед глазами, ясная и чёткая.
Ясная и чёткая.
x
Вождение автомобиля вымотало меня (думаю, сказался и день,
проведённый среди множества людей после месяцев одиночества), но о том, чтобы
лечь, а уж тем более заснуть, не могло быть и речи. Я проверил почтовый ящик и
нашёл письма от обеих дочерей. У Мелинды в Париже обнаружилась стрептококковая
инфекция, и она, как всегда, воспринимала болезнь как личное оскорбление. Илзе
прислала ссылку на газету «Ситизен-Таймс», которая издавалась в Эшвилле, штат
Северная Каролина. Я кликнул по ссылке и нашёл восторженную рецензию на
выступление «Колибри». Они спели в Первой баптистской церкви, и паства кричала
«аллилуйя». На фотографии Карсон Джонс и красавица-блондинка стояли перед
остальной частью группы с открытыми в песне ртами, глядя друг другу в глаза.
Подпись под фотоснимком гласила: «Дуэт Карсон Джонс и Бриджит Андрейссон
исполняют „Как велико Твоё искусство“». Х-м-м-м. Моя If-So-Girl написала: «Я
совсем не ревную». Два раза х-м-м-м.
Я приготовил сандвич с копчёной колбасой и сыром (и после
трёх месяцев пребывания на Дьюма-Ки меня тянуло на копчёную колбасу), затем
пошёл наверх. Посмотрел на картины «Девочка и корабль», которые на самом деле
следовало называть «Илзе и корабль». Подумал об Уайрмане, спросившем, что я
нынче рисую. Подумал о длинном сообщении, которое Элизабет оставила на моём
автоответчике. Об озабоченности в её голосе. Она сказала, что я должен принять
меры предосторожности.
Решение пришло спонтанно, и я как мог быстро спустился вниз.
xi
В отличие от Уайрмана я не таскал с собой старый, битком
набитый бумажник «Лорд Бакстон». Обычно я засовывал в передний карман одну
кредитную карточку, водительское удостоверение, пару-тройку купюр и полагал,
что этого достаточно. А бумажник держал в запертом ящике письменного стола в
гостиной. Я его достал, просмотрел визитные карточки, нашёл нужную, с надписью
«ГАЛЕРЕЯ СКОТТО» вытянутыми золотыми буквами. Как и ожидал, услышал
автоответчик, включавшийся после окончания рабочего дня. После того как Дарио Наннуцци
произнёс положенную речь и прозвучал звуковой сигнал, я сказал: «Привет, мистер
Наннуцци, это Эдгар Фримантл с Дьюма-Ки. Я… — Я сделал паузу, потому что хотел
сказать „парень“, но вовремя понял, что он меня таковым не воспринимает. — Я
художник, который пишет закаты с большими раковинами, растениями и другими
поставленными на них предметами. Вы говорили о возможной выставке моих работ.
Если интерес до сих пор не пропал, не могли бы вы мне позвонить?» — Я
продиктовал номер и положил трубку. Настроение у меня чуть поднялось. Само
собой, я же что-то сделал.
Я достал из холодильника пиво, включил телевизор, решив, что
смогу найти и посмотреть какой-нибудь приличный фильм, прежде чем лечь спать.
Из-под дома доносился приятный, убаюкивающий шум: ракушки вели негромкий и
неспешный разговор.
Этот разговор прервался голосом мужчины, стоявшего перед
частоколом микрофонов. Я попал на «Шестой канал», и на текущий момент роль
звезды досталась назначенному судом адвокату Кэнди Брауна. Должно быть, его
записанная на видео пресс-конференция происходила в то самое время, когда
Уайрману обследовали голову. Выглядел адвокат лет на пятьдесят, волосы
зачёсывал назад, собрав на затылке в конский хвост, и не создавалось ощущения,
что к делу он относится формально. Напротив, и внешность, и голос указывали на
готовность положить всё силы и опыт на защиту клиента. Он говорил репортёрам,
что мистер Браун просит признать его невиновным по причине безумия.
Он сказал, что мистер Браун — наркоман, шизофреник и большой
любитель порно. Адвокат ничего не сообщил о пристрастиях мистера Брауна к
мороженому, равно как и о его музыкальных вкусах, но лишь потому, что список
присяжных ещё не был сформирован. Помимо микрофона «Шестого канала», я увидел
микрофоны с логотипами «NBC», «CBS», «ABS», «Fox» и «CNN». Тина Гарибальди не
получила бы такую известность, если бы выиграла конкурс по орфографии или
научную олимпиаду, не получила бы, даже если б спасла домашнего пёсика,
бросившись за ним в бурную реку. А вот если тебя изнасиловали и убили, то о
тебе уже говорит вся страна. И все знают, что убийца держал твои трусики в
ящике комода.
— Он честно признаётся в своих зависимостях, — известил
адвокат. — Его мать и оба отчима были наркоманами. Детство мистера Брауна
напоминало сплошной кошмар. Его систематически избивали, он подвергался
сексуальным домогательствам. Он лечился в психиатрических клиниках от душевных
заболеваний. Его жена — добрая женщина, но и у неё с психикой далеко не всё в
порядке. Такого, как он, вообще не следовало выпускать на улицы.
Теперь адвокат смотрел прямо в объективы камер.
— Это преступление Сарасоты — не Джорджа Брауна. Я искренне
жалею семью Гарибальди, я плачу вместе с семьёй Гарибальди, — камеры не смогли
уловить на его лице ни одной слезинки в подтверждение последнего, — но казнь
Джорджа Брауна не вернёт Тину Гарибальди и не исправит систему, при которой
психически больные люди без всякого присмотра ходят по улицам. Это моё
заявление, спасибо, что выслушали, а теперь, если позволите…
