Он начал отходить от микрофонов, игнорируя вопросы, и всё
было бы в порядке (во всяком случае, могло пойти иным путём), если бы я
выключил телевизор или перешёл на другой канал. Но я этого не сделал. Я смотрел
и слушал говорящую голову уже в студии «Шестого канала»: «Ройал Бонниер,
адвокат-крестоносец, который выиграл с полдюжины безнадёжных pro bono
[105]
процессов, сказал, что сделает всё возможное, чтобы исключить из материалов
дела видеозапись, сделанную камерой наблюдения у разгрузочных площадок
„Универмага Биллса“».
И тут же начался показ этой чёртовой видеозаписи. Девочка с
рюкзачком за плечами пересекает контролируемую камерой зону справа налево.
Браун появляется из-за пандуса и берёт её за руку. Она смотрит на него снизу
вверх и вроде бы задаёт вопрос. И вот тут жутко зазудела моя отсутствующая
рука. Будто её атаковал пчелиный рой.
Я вскрикнул (как от изумления, так и от боли) и повалился на
пол, сбросив на ковёр и пульт дистанционного управления, и тарелку с сандвичем.
Принялся чесать то, чего не было, до чего не мог добраться. Услышал собственный
крик: «Прекрати! Пожалуйста, прекрати!» Но, разумеется, прекратить это можно
было лишь одним способом. Я поднялся на колени и на четвереньках пополз к
лестнице, услышал хруст — колено опустилось на пульт дистанционного управления
и раздавило его. Но сначала переключился канал. С «Шестого» на «КМТ» —
«Кантри-мюзик телевижн». Алан Джексон пел об убийстве в Музыкальном ряду.
Поднимаясь по лестнице, я дважды хватался за поручень правой рукой… схватился
бы, если б она у меня была. Но я буквально чувствовал скрип потной ладони по
дереву, а потом рука проваливалась, как сквозь дым.
Каким-то образом мне удалось забраться по лестнице в
«Розовую малышку». Не без труда я встал. Локтем включил все лампы и,
пошатываясь, поспешил к мольберту. На нём стояла незаконченная картина «Девочка
и корабль». Я снял её, не удостоив и взглядом, поставил чистый холст. Я
задыхался, со стоном втягивая в себя воздух. Из-под волос выступил пот. Я
схватил тряпку, которой протирал кисти, и накинул на плечо, как накидывал
слюнявчик, когда девочки были маленькими. Зажав одну кисть зубами, вторую сунул
за ухо, потянулся к третьей, но вместо неё взял карандаш. И как только принялся
рисовать, чудовищный зуд в руке пошёл на спад. К полуночи я закончил картину, а
зуд пропал. Не просто картину — так её назвать не поворачивался язык. Я
закончил Картину, с большой буквы, очень уж она была хороша, если я имел право
на оценку. А я имел. Я действительно был талантливым сукиным сыном. На моей
картине рука Кэнди Брауна сжимала запястье Тины Гарибальди. Тина смотрела на
него снизу вверх, этими тёмными глазами, трагическими в своей невинности. Мне
удалось идеально, с предельной точностью передать её взгляд, и если бы родители
Тины увидели картину, им захотелось бы покончить с собой. Но они никогда её не
увидят. Да, эту — не увидят.
Моя картина практически полностью повторяла фотографию,
которая с пятнадцатого февраля хотя бы раз публиковалась во всех флоридских
газетах и, возможно, в большинстве газет Соединённых Штатов. Разница была лишь
в одной, пусть и важной, детали. Я уверен, Дарио Наннуцци сказал бы, что это
фирменный знак (Эдгар Фримантл, Американский Примитивист, боролся с клише,
пытался по-новому взглянуть на Кэнди и Тину, эту парочку, которую соединил ад),
но эта картина не предназначалась и для глаз Наннуцци.
Я рассовал кисти по баночкам из-под майонеза. Краска
заляпала мне локоть (и левую половину лица), но мысль о том, что нужно её
смыть, даже не пришла в голову.
Слишком уж хотелось есть.
У меня был гамбургер, но замороженный. Как и свиная
отбивная, которую Джек купил на прошлой неделе в «Мортоне». А остаток копчёной
колбасы я съел на ужин. Оставалась ещё непочатая коробка «Спешл К» с фруктами и
йогуртом. Я уже начал насыпать хлопья в миску для овсянки, но при моём зверском
аппетите миска эта показалась мне размером с напёрсток. Я отодвинул её с такой
силой, что миска ударилась о хлебницу и отскочила от неё. Потом достал из
шкафчика над плитой салатную миску и высыпал в неё всю коробку. Я разбавил
хлопья половиной кварты молока, насыпал семь или восемь полных, с верхом, ложек
сахарного песка и принялся за еду, прервавшись только раз, чтобы добавить
молока. Всё съел и поплёлся в спальню, с остановкой у телевизора: заглушил
поющего городского ковбоя. Рухнув поперек кровати, я оказался лицом к лицус
Ребой, а ракушки под «Розовой громадой» продолжали шептаться.
«Что ты сделал? — спросила Реба. — Что ты сделал на этот
раз, паршивый парниша?»
Я попытался ответить: «Ничего», — но заснул прежде, чем
слово сорвалось с губ. А кроме того… я знал, что это ложь.
xii
Меня разбудил звонок. Со второй попытки мне удалось нажать
правую кнопку на телефонном аппарате и произнести что-то, отдалённо
напоминающее «алло».
— Мучачо, просыпайся и приходи к завтраку! — воскликнул
Уайрман. — Стейк и яйца! У нас праздник… — Он помолчал. — Во всяком случае, я
праздную. Мисс Истлейк опять не в себе.
— И что мы празд… — Тут до меня дошло, я понял, что это
могло быть, и резко сел, скинув Ребу на пол. — Зрение вернулось?
— Увы, радость не такая большая, но всё равно радость.
Праздник у всей Сарасоты. Кэнди Браун, амиго. На утреннем обходе охранники
нашли его в камере мёртвым.
На мгновение правая рука зазудела, а перед глазами всё стало
красным.
— И что они говорят? — услышал я свой голос. — Самоубийство?
— Не знаю, но в любом случае, будь то самоубийство или
смерть от естественных причин, он сэкономил штату Флорида много денег и уберёг
родителей от судебных мерзостей. Приходи, обсудим. Что скажешь?
— Я только оденусь. И помоюсь. — Я посмотрел на левую руку,
разноцветную от красок. — Я поздно лёг.
— Рисовал?
— Нет, трахал Памелу Андерсон.
— Твоя воображаемая жизнь достойна сожаления, Эдгар. Я
прошлой ночью трахал Венеру Милосскую. И у неё были руки. Не задерживайся. Как
тебе приготовить huevos?
[106]
— Согласен на омлет. Буду через полчаса.
— Отлично. Должен отметить, я ждал более бурной реакции на
мой выпуск новостей.
— Я всё ещё пытаюсь проснуться. А в принципе я очень рад,
что он мёртв.
— Возьми номерок и займи своё место в очереди. — С этими
словами он положил трубку.
xiii
Пульт дистанционного управления я сломал, поэтому пришлось
включать телевизор вручную. Эти навыки остались в далёком прошлом, но я
всё-таки справился. На «Шестом канале» вместо «Только Тина, ничего, кроме
Тины», показывали новое шоу: «Только Кэнди, ничего, кроме Кэнди». Я увеличил
звук до максимума и слушал, оттирая краску.
