— Твоя ампутированная brazo станет поистине золотой.
— Уайрман, ты — циничный ублюдок.
Похоже, последнее он воспринял как комплимент. Кивнул и
величественным взмахом руки отмёл в сторону.
— Я стану твоим адвокатом. Ты отбираешь картины для выставки
— Наннуцци консультирует. Наннуцци расставляет картины на выставке — ты
консультируешь. Логично?
— Пожалуй. Если до этого дойдёт.
— Будь уверен, дойдёт. И, Эдгар… последнее, но не по
значению… тебе придётся обзвонить всех, кто тебе дорог, и пригласить на
выставку.
— Но…
— Да, — он наставил на меня указательный палец, — всех.
Твоего мозгоправа, твою бывшую, обеих дочерей, этого Тома Райли, женщину,
которая занималась с тобой…
— Кэти Грин. — Я даже смутился. — Уайрман, Том не приедет.
Ни за что. Пэм тоже. И Лин во Франции. У неё стрептококковая инфекция.
Уайрман будто и не слышал.
— Ты упоминал адвоката…
— Уильям Боузман-третий. Боузи.
— Пригласи его. И, разумеется, маму и папу. Сестёр и
братьев.
— Мои родители умерли, и я был единственным ребёнком. Боузи…
— Я кивнул. — Боузи приедет. Но только не зови его так, Уайрман. Во всяком
случае, в лицо.
— Назвать другого адвоката Боузи? Ты думаешь, я кретин? — Он
задумался. — Я выстрелил себе в голову и не смог отправиться на тот свет, так
что на этот вопрос лучше не отвечай.
Я слушал вполуха, занятый своими мыслями. Впервые я понял,
что могу устроить светский приём в моей другой жизни… и люди, возможно, придут.
Идея завораживала и пугала одновременно.
— Они все могут приехать, знаешь ли, — продолжил Уайрман. —
Твоя бывшая, твоя укатившая на край света дочь, твой суицидальный бухгалтер.
Подумай об этом… толпа мичиганцев.
— Они из Миннесоты.
Он пожал плечами, всплеснул руками, показывая, что для него
всё одно — Мичиган или Миннесота. Для парня из Небраски выглядело слишком уж
заносчиво.
— Я могу арендовать самолёт, — сказал я. — «Гольфстрим».
Снять целый этаж в «Ритц-Карлтоне». Устроить банкет. Почему бы и нет?
— Совершенно верно. — Он хмыкнул. — Исполни роль голодающего
художника.
— Да, — согласился я. — Повешу табличку за окном: «ГОТОВ
РАБОТАТЬ ЗА ТРЮФЕЛИ».
И мы оба расхохотались.
ix
Поставив тарелки и стаканы в посудомоечную машину, я вновь
повёл его наверх, но лишь для того, чтобы сделать с десяток цифровых фотографий
— больших незатейливых крупных планов. За всю жизнь мне удались только
несколько хороших снимков, и всё — случайно. Я ненавижу фотоаппараты, а они,
похоже, отвечают взаимностью. Покончив с фотосессией, я сказал Уайрману, что он
может идти домой и сменить Энн-Мэри. Уже стемнело, и я предложил отвезти его на
«малибу».
— Лучше пройдусь. Свежий воздух пойдёт мне на пользу. — Он
указал на картину. — Можно взглянуть?
— Знаешь, я бы не хотел, — ответил я.
Я думал, что Уайрман будет протестовать, но он лишь кивнул и
спустился вниз, чуть ли не вприпрыжку. Походка у него стала пружинистой, и я
точно знал, что моё воображение тут ни при чём.
Он подождал меня у двери и сказал:
— Позвони утром Наннуцци. Под лежачий камень вода не течёт.
— Хорошо. А ты позвони мне, если появятся какие-то изменения
в твоем… — запачканной краской рукой я указал на его левый глаз.
Уайрман улыбнулся.
— Ты узнаешь первым. А пока мне достаточно головы, которая
не болит. — Улыбка поблёкла. — Ты уверен, что боль не вернётся?
— Я ни в чём не уверен.
— Да. Да, это свойственно людям, верно? Но спасибо за
старания. — И прежде чем я сообразил, что происходит, он поднял мою руку и
поцеловал тыльную сторону ладони. Поцеловал мягко, несмотря на щетину над
верхней губой. Потом сказал: «Adios», — и вышел в темноту, оставив за собой
лишь дыхание Залива и шёпот ракушек под домом. Но тут же на них наложился новый
звук: зазвонил телефон.
x
Звонила Илзе — поболтать. Да, с учёбой у неё полный порядок,
да, чувствует она себя хорошо (если на то пошло, даже отлично), да, матери она
звонит раз в неделю, а с Мелиндой поддерживает связь по электронной почте. По
мнению Илзе, диагноз «стрептококковая инфекция» Лин поставила себе сама, а
потому не следовало принимать его всерьёз. Я сказал, что потрясён её
великодушием, и она рассмеялась.
Я сообщил ей, что мои картины, возможно, выставят в одной из
галерей Сарасоты, и от радости она так громко завопила, что мне пришлось
отдёрнуть трубку от уха.
— Папуля, это же прекрасно! Когда? Можно мне приехать?
— Конечно, если захочешь, — ответил я. — Вообще-то я
собираюсь пригласить всех. — Этого решения я не принял, пока не услышал, как
говорю о нём Илзе. — Мы рассчитываем на середину апреля.
— Чёрт! Как раз в это время я собираюсь пересечься с
«Колибри». — Она помолчала. — Знаешь, я могу попасть и к тебе, и к ним. Устрою
собственное турне.
— Ты думаешь, получится?
— Да, конечно. Назови число, и я приеду.
Слёзы принялись покалывать веки изнутри. Я не знаю, каково
это, иметь сыновей, но уверен — от дочерей положительных эмоций больше (не
говоря уж о том, что ими можно просто полюбоваться).
— Я тебе очень признателен, цыплёнок. Как думаешь… твоя
сестра сможет приехать?
— Знаешь, что? Я думаю, она приедет. Не упустит возможности
посмотреть, чем ты так заинтересовал знающих людей. О тебе напишут восторженные
рецензии?
— Мой друг Уайрман считает, что да. Однорукий художник и всё
такое.
— Просто у тебя хорошо получается, папуля!
Я её поблагодарил, а потом перешёл к Карсону Джонсу.
Спросил, знает ли она, как у него дела.
— Всё отлично, — ответила она.
— Правда?
— Конечно… а что?
— Ну, не знаю. Просто показалось, что я уловил маленькое
облачко в твоём голосе.
Она невесело рассмеялась.
— Ты слишком хорошо меня знаешь. Дело в том, что теперь
везде, где они выступают, церкви набиты битком — слава бежит впереди. Турне
намечали закончить пятнадцатого мая, потому что у четверых певцов другие
обязательства, но их агент нашёл трёх новых. И Бриджит Андрейссон, которая
стала настоящей звездой, договорилась о том, что начнёт подменять пастора в
одной из церквей Аризоны позже, чем намечалось. И это хорошо. — Когда она
произносила последнюю фразу, из голоса ушли всё эмоции. Илзе заговорила, как
совершенно незнакомая мне взрослая женщина. — Поэтому, вместо того чтобы
закончиться в середине мая, турне продолжится до конца июня. Они будут выступать
на Среднем Западе, а заключительный концерт дадут в Коровьем дворце
[113]
в
Сан-Франциско. Как большие, а? — Это была моя фраза, которую я произносил,
когда Илли и Лин ещё девочками устраивали в гараже «балетные супершоу», но я не
мог вспомнить, чтобы в ней звучала такая грусть в сочетании с сарказмом.
