Брат Адам был буквально взбешен этим обстоятельством, ибо как человек глубоко верующий не мог смириться с тем, что детей лишают благодати веры и что целые поколения взращиваются вне лона Церкви. Однако поделать он ничего не мог – не за этим он практически добровольно отправился в это опасное предприятие. Поэтому он вынужден был смириться и с тем, что нарушал обет целомудрия, и с тем, что его возможные дети родятся рабами.
Вынуждены были мириться с этим и женщины, хотя им-то как раз было куда труднее. Дитя, которое было частью их, у них отбиралось, и дальнейшая его судьба матери была неизвестна. Выжил ребенок или умер от какой болезни, продан уже или все еще находится на территории господского дома – все это было для них покрыто мраком. Поэтому среди женщин нередки были самоубийства или потеря рассудка, что, впрочем, было равносильно смерти, так как таких просто убивали: торговцам нужно здоровое потомство от здоровых самок. При этом не имело значения, была ли рабыня захвачена уже взрослой или взращенной в неволе – они одинаково тяжело переживали разлуку с детьми, что в немалой степени было удивительным для их господ.
Дело в том, что орки гораздо легче мирились со своим положением раба, ибо попавший в рабство полагал, что такое стало возможно только в результате того, что боги от них отвернулись, и они безропотно принимали их волю – настолько безропотно, что никогда даже не пытались бежать. Другое дело, если их кто-то освобождал – не имеет значения каким образом, в бою или посредством выкупа, – тогда они вновь расправляли плечи, ибо это был знак богов, показавших свое волеизъявление.
Тут нужно остановиться особо. Дело в том, что орк, попавший в плен, вел себя тише воды ниже травы, выказывая рабскую покорность. Но если, к примеру, на караван нападали его соплеменники, пытаясь освободить, то орк преображался и всячески старался вырваться из плена, так как боги явили ему шанс вновь обрести свободу. Однако если орк был уже заклеймен, то он и пальцем не пошевелит, чтобы вновь обрести свободу. Он будет просто наблюдать за происходящим, забившись в какой-либо угол. Если отбившие его не пожелают вернуть ему свободу, он покорно пойдет за новыми хозяевами и будет их верным рабом, ибо это его судьба. Только когда посторонний своими руками снимал рабский ошейник и срезал рабское клеймо, орк получал свободу – сам он этого сделать не мог, ибо только боги могли вершить судьбу. И так вели себя далеко не только женщины и молодняк, точно так же поступали и воины-ветераны. Именно поэтому попавших в плен старались как можно быстрее заклеймить и надеть на них ошейник.
Люди были иными. Некоторые из них пытались бежать, доставляя хлопоты своим господам, хотя ни об одном сбежавшем брат Адам не знал – возможно, и были такие, кто выбирался к людям, да только их судьба была предрешена. По возвращении их ждала только смерть. Большинство же мирилось со своей судьбой и бежать не пыталось, так как небезосновательно полагало, что дома их не ждет ничего хорошего, здесь же хотя и был рабский ошейник, но они были сыты и обихожены, так как хозяева проявляли заботу о своем имуществе. А потому, если орков никогда не охраняли, то людей запирали в бараках, отдельно мужчин и женщин, и выставляли охрану.
Две недели брат Адам провел в доме работорговца, всячески выказывая покорность своей судьбе, что не очень удивляло его господина, так как тому было известно, что этот человек из торговцев, а значит, практического склада ума, и этот самый ум должен был подсказать ему именно смирение. Все это время он пытался решить, казалось бы, неразрешимую проблему: как попасть в столицу, где он мог почерпнуть необходимые сведения? Однако решение в голову ему так и не приходило. Почему только казалось бы? Да потому что решение само пришло – в лице молодой, уже не раз рожавшей, но все еще привлекательной и стройной женщины, с которой он делил ложе вот уже третью ночь.
Орочьи самки могли забеременеть только в определенное время, не более двух недель – осенью или весной. У людей такой периодичности не было, вернее, она-то была, да только совсем отличной от них. Тем не менее орочьи медики прекрасно научились разбираться с физиологией людей. Кстати, нужно заметить, что смертность среди людей-рабов была куда меньше, чем среди свободных, и из детей если и умирал, то только каждый десятый, остальные выживали. Так вот они четко отслеживали циклы у человеческих самок и сами распределяли, когда, кому и с кем стоило совокупляться, следя при этом и за тем, чтобы потомство получалось крепким и здоровым, а таких могли родить только здоровые женщины и с полностью оправившимся организмом.
В эту ночь, как и в предыдущие две, к брату Адаму привели Алину. В плен она попала пять лет назад и уже успела родить и выкормить троих младенцев, – теперь медики решили, что ей пора вновь понести. Женщина приходила и, равнодушно раздевшись, ложилась на ложе, предоставляя возможность инквизитору делать свое дело. Однако деятельная натура дознавателя не давала ему покоя, а потому он всячески пытался ее разговорить. Когда она заявила, что направлена к нему не за этим, и что если она не понесет, то последует наказание, он успокаивал ее, говоря, что ночь длинная, а это дело нехитрое, так что времени хватит.
Растормошить женщину было весьма трудно, но ему все же это удалось – правда, только после того, как он пустил в ход все свое умение из прошлой жизни, когда он еще и не думал о постриге в монахи. Женщина вдруг осознала, что, кроме постылой обязанности, это может быть еще и приятным занятием. Вторая ночь это только подтвердила. А сегодня она переступила порог комнатки, где находился брат Адам, уже совсем другим человеком. На ее губах играла загадочная улыбка, а весь вид говорил о предвкушении чего-то нового. И инквизитор ее не разочаровал.
После того как они, мокрые и разгоряченные, наконец затихли на тюфяке, набитом свежей соломой, а Алина нежно прильнула к нему и оплела руками и ногами, ласково мурлыча от переполняющих ее чувств, в нем вновь проснулся дознаватель.
– И что, ты никогда не получала удовольствия, будучи с мужчиной?
– Нет. Сначала было просто больно, а потом никто и не пытался доставлять мне удовольствие, до тебя я и не подозревала, что это может быть так приятно.
– А сколько раз ты была с мужчиной?
– Ты у меня четвертый.
– То есть тебе удавалось побыть с мужчиной только тогда, когда хозяину нужно было, чтобы ты понесла? Тогда понятно. Ты просто не смогла распробовать, как это может быть хорошо, – с подначкой проговорил он.
– Вот еще. Я занималась этим гораздо чаще, но только не с людьми. Но ты… Ты просто чудо.
– Тебя приводили на пиры? – догадался Адам.
– Ну да. Знаешь, их мужчины ничуть не отличаются от наших, вот только их красная кожа и эти мерзкие рожи… А когда они залазят на тебя, то только и разговоров, что эти человеческие самки не так уж и плохи, вот только неумехи.
– Стоп. Ты что, знаешь их язык?
– Конечно. За пять лет-то и ты узнаешь. – Возразить было трудно, но только у него не было этих пяти лет.
– А скажи мне – что, орки из столицы бывали у господина?
