Да, здесь есть где спрятаться беглецу!
— Мои люди обыщут здесь все, — недовольно сказал Таграх-дэр.
— Как будет угодно господину.
— Сколько у тебя сейчас постояльцев?
— Около семидесяти.
Произнося последние слова, хозяин углядел своим единственным глазом то, чего не видел Таграх-дэр, стоявший спиной к конюшне.
На пороге конюшни появилась статная женщина в мужской одежде — она недавно прибыла сюда в сопровождении высокого плечистого грайанца. Только что оба, как и подобает гостям невысокого полета, сами отвели в стойла своих лошадей. Женщина заметила Таграх-дэра и шагнула назад, вскинув руку в предупреждающем жесте: остерегала своего спутника от нежелательной встречи.
Заинтересованный Хассат сделал несколько шагов в сторону (якобы для того, чтобы прикрикнуть на одного из слуг) и успел мельком увидеть, как грайанец ловко взобрался на широкую балку под крышей, растянулся на ней и протянул руку своей спутнице, чтобы помочь ей подняться наверх.
Темное, покрытое морщинами лицо старика-хозяина не выразило ни малейшего удивления. По-кошачьи желтый правый глаз выдавал не больше чувств, чем левый, затянутый бельмом. Можно было подумать, что постояльцы каждый день карабкаются под крышу, чтобы избежать неприятных встреч.
Нетерпеливым жестом Таграх-дэр вновь подозвал старика к себе:
— Есть ли среди приезжих другие грайанцы?
— Да, Оплот. Около двух десятков.
Широкий, всегда готовый подобострастно улыбнуться рот Хассата растянулся так, что перечеркнул лицо. Старик ни словом не заикнулся о только что увиденной сцене. В конце концов его об этом не спрашивали.
А если бы даже и спросили...
Старый Хассат от души ненавидел Таграх-дэра. И тому были причины.
И сам хозяин дорожного приюта, и отец его, и дед исправно платили подать городу Васха-до. Но три года назад Таграх-дэр вдруг заявил, что эта часть дороги принадлежит Горга-до. Стало быть, денежки старого Хассата тоже должны течь в казну Горга-до. Оплот Васха-до возмутился, началась грызня меж двумя городами, продолжается эта неразбериха по сей день, впустую тратятся чернила, пергамент и бумага. А бедняга Хассат вынужден платить и Васха-до, и Горга-до, потому что не хочет, чтобы его приют спалили, а его самого вместе с домочадцами и слугами вышвырнули вон...
— Слепые Тени часто беспокоят твой приют по ночам? — глянул Таграх-дэр в темнеющее небо.
— Нет, Оплот, они вдоль побережья охотятся. Однако, случается, залетают. Я предупреждаю гостей, чтобы в темноте не выходили за порог.
Подбежал один из горцев, что-то провизжал на своем мерзком языке. Хассат отвернулся, скрывая неприязнь. Оплот и его горные дикари не заплатят ни за постой, ни за ужин, а беспокойства от них ой-ой-ой сколько...
Выслушав своего цепного пса, Оплот ответил по-наррабански:
— Обшарьте сараи, конюшни, кухни — все! На женскую половину пошлите служанок, пусть скажут, сколько там женщин и как они выглядят.
Хассат был вынужден признать, что это разумная мера. Конечно, ни один наррабанец никогда не посмеет ступить на женскую половину чужого дома. Но грайанцы — греховодники, они вполне могут укрыться там, переодевшись, скажем, старухами... Но все же как неприятно, что этот вельможа тревожит его гостей и их женщин! Пусть это люди не слишком знатные и не особенно богатые, но они честно платят за кров и еду!
Вот один из горцев выходит из конюшни. Суетится, кричит. Без перевода ясно: ничего и никого не нашел. Еще бы, где уж свинье рыло вверх задрать!..
Двое слуг уже стояли у массивных ворот, которые выдержали бы удар тарана. Слуги вопросительно поглядывали на Хассата, но он не давал знака запирать ворота. Ведь Таграх-дэр еще не сказал, остается ли он на ночлег. А вдруг Оплот, не боясь темноты, поскачет со своими головорезами прочь? А вдруг его по пути сожрут Слепые Тени на радость Хассату и еще многим хорошим людям?
Увы, приятные мечты тут же разлетелись в осколки, как отражение в колодце разбивается от упавшего в воду ведра.
— Прикажи проветрить комнату для знатных гостей. И пусть выбьют как следует ковры... Там уже кто-нибудь остановился?
— Оплот будет там один, как луна на небе! — Хассат изобразил на морщинистой физиономии восторг, граничащий с полным блаженством, и махнул слугам, чтоб запирали ворота.
Закатные лучи окрашивали в красный цвет пыль, клубящуюся над дорожным приютом. Широкое подворье почти опустело. Слуги еще сновали по двору, неся от кухни кувшины и глубокие миски с едой для тех, кто заплатил за ужин. Но сами постояльцы, наслышанные об опасностях здешних ночей, уже забились под безопасную крышу. Из большого дома слышались голоса, смех и бренчание струн.
Конюх, громыхая замком, запирал конюшню. Хассат лукаво усмехнулся: если завтра он обнаружит, что крыша конюшни разобрана изнутри, он не очень огорчится. Дождя ночью не будет, а крышу и починить недолго...
Оплот Горга-до медленно шел к пристройке для знатных гостей. Он думал о неудачном дне; о поисках под льющимся с высоты горячим солнцем; о змеях, гнездящихся среди колючих кустов дрока; о сухом ветре, от которого хотелось кашлять. Он думал обо всем этом нарочно, чтобы изгнать из мыслей проклятое имя, скорпионом засевшее в мозгу.
Хайшерхо... Хайшерхо... Хайшерхо...
Один из горцев нагнал своего господина и виновато проскулил о неудаче. Оплот кивнул. В глубине души он и не ждал, что звездочет осмелится сунуться сюда.
— Что ж, — с горькой усмешкой произнес он вслух. — Надеюсь, эта ночь пройдет не так бурно, как прошлая.
Зря он это сказал. Наррабанские духи зла любят разрушать человеческие надежды нем меньше, чем грайанская Серая Старуха.
Отворив дверь, Таграх-дэр лениво оглядел помещение, где ему не раз приходилось ночевать, отметил про себя, что из трех светильников горит лишь один — непорядок, безобразие! — разулся, вошел и опустился на бархатные подушки. Он спокойно ждал, когда принесут ужин, и не подозревал, что ему предстоит самая невероятная, самая незабываемая, самая жуткая ночь в жизни. Ночь, которая изменит его судьбу.
11
Расшатанный, почерневший от времени частокол с провисшей створкой ворот походил на гнилую пасть. И запахом из него тянуло мерзким — прелым, затхлым. В щель можно было разглядеть, что изнутри ворота заперты на тяжелую цепь и висячий замок.
Хозяин и слуга переглянулись в тревожном недоумении.
— Но ведь это... это не приют Одноглазого Хассата? — пробормотал Чинзур.
— Сбились мы с пути, — кивнул Илларни.
Конечно, это мрачное строение, сложенное из скрепленных глиной камней, не могло быть преуспевающим дорожным приютом, стоящим на перекрестке торговых путей. Два покосившихся сарая, колодец — и мертвое запустение.
