Лютня негромко вызванивала мелодию. Голос Рифмоплета то ли выпевал, то ли плавно выговаривал:
Мама в детстве мне песенку пела. «Счастливее всех будет тот,
Кто по радуге, как по крутому мосту, через небо пройдет».
Не забылась мечта, не оставила детская сказка меня,
Семицветной надеждой плясала вдали, ярким чудом маня.
Без оглядки и без сожаленья оставил я старый мой дом,
И чужие дороги меня окружили змеиным клубком.
Повели, заморочили, спутались – слякоть, колдобины, грязь.
За крутым поворотом – с ухмылкой – лихая беда заждалась.
Не заметишь, как выведет тропка в коварную зыбкую мглу.
Где кусты тебе вслед меж лопаток разбойничью бросят стрелу.
Тетива пропоет – и уляжется мертвым меж сумрачных скал
Дуралей, что цветную тропу в черном мире наивно искал.
И отчаялся я, и поверил, что нет на земле красоты…
Но на горестный стон серебристою песней откликнулась ты.
На раскрытой ладони тебя перекресток, как дар, протянул.
Не гадая, не думая, я на твой смех, как на зов, повернул.
Пусть мне радуга под ноги ляжет сама – не сойду я с пути!
Мне судьба – за тобой по камням, по ухабам, по кучам брести,
Лишь бы ритмом любви отзывался в крови твой танцующий шаг…
Ты взглянула в глаза, улыбнулась и звонко сказала: «Чудак!
Понаплел, понапутал – сама уж не знаю, где сказка, где быль…
Но откуда взялась на твоих сапогах семицветная пыль?..»
Струны смолкли. Орешек прочувствованно вздохнул: песня ему понравилась.
Но Ингила была далека от того, чтобы благодарно размякнуть в мужских объятиях.
– Дурак! – выкрикнула она неожиданно злым, резким голосом. – Ты это так видишь, да? Путь по радуге? А знаешь, что это такое – зимой ночевать в придорожных кустах, потому что крестьяне в ближайшей деревне спустили на тебя собак?.. Возвращался бы лучше домой, к родным!
Рифмоплет ответил холодно и твердо:
– Иногда лучше ночевать в мороз в придорожных кустах, чем вернуться к родным!
Орешек покрутил головой и вернулся на крыльцо, предоставив этой парочке разбираться в своих бурно развивающихся отношениях.
У двери задержался, бросил взгляд на окно наверху. Кажется, в этой комнате он оставил Фаури?
«Надо же! Вечная Ведьма! С ума сойти… »
18
– Надо же! Вечная Ведьма! С ума сойти…
Айрунги, чуть сощурившись, снизу вверх взглянул на призрак седобородого старца с колючими глазами. Старец, в свою очередь, не без уважения взирал на забредшего в развалины крепости путника: тот не пытался убежать, не бился в истерике, не впадал в тупое оцепенение. Напротив, со спокойным интересом рассматривал то сменяющихся над каменной площадкой призраков, то золотое ожерелье, светящееся сквозь прозрачную плиту.
Неужели отверженным магам наконец-то повезло встретить человека, способного подняться над животным страхом и грошовой алчностью?
А вот мальчишка, что пришел вместе с этим многообещающим путником, выглядит вполне обычно: вытаращенные глаза, белое лицо… в комок сжался, щенок ничтожный, и явно перестал понимать, о чем его хозяин толкует с ужасными обитателями крепости…
Но призрак очень ошибался. Ильен был достойным внуком своего деда, страх никогда не затуманивал ему мозг. Да, ноги отнимались от ужаса, голова кружилась, но главное мальчик понял четко: ожерелье, лежащее в толще камня, таит в себе страшную опасность.
Один из ваасмирских учителей (не Айрунги, другой) рассказывал Ильену о Грани Миров. Он говорил, что Врата – это прорехи в расползающейся ткани мироздания. Они, к сожалению, множатся, и если Безликие не помилуют этот мир, он тоже будет скомкан и смят, сольется в один клубок с Подгорным Миром…
Наслушавшись учителя, Ильен долго потом не мог спать спокойно. Стоило закрыть глаза, как мерещился растерзанный, разорванный в клочья город, куда островками вплывают какие-то чужие, враждебные леса, бурые болота со скалящимися из тины чудищами…
Проклятая золотая штуковина, что нагло посверкивает из камня, может приблизить гибель мира. Ясно же, что отсюда надо немедленно уходить!
Но Айрунги… что он делает? Неужели не понимает… он же самый умный… о Безликие, он с ними торгуется!..
– Сокровища – это прекрасно. Однако золото можно раздобыть где угодно. В Кровавой крепости есть кое-что более ценное, чем монеты и драгоценные камни.
– Да? Что же это за ценности мы тут проглядели за пять веков?
– Во-первых, доброе расположение Семи Магов…
– Не понял… – растерялся старик. Туманный столб заколыхался, расплылся и вновь сгустился, приняв обличье воина в кожаной куртке. Ильен уже видел смену призраков, но вновь она так ударила по натянутым нервам, что мальчик чуть не закричал. Хотя у призрака был совсем не грозный вид. Скорее, ошарашенный.
– Что ты сказал, путник? Ну-ка, повтори! Доброе расположение?! Ты не первый, кто забрел сюда за пятьсот лет… чего только люди у нас не просили… но чтобы это!..
– А что здесь удивительного? Я с детства слышал о Восьми Ночных Магах – и считаю великими именно вас, а не тех, первых… Преклоняюсь перед вашим мужеством, бунтарским духом, умением бороться до последней черты… а теперь вижу – и за последней чертой!
– Я с тринадцати лет усвоила, – насмешливо перебил женский голос из пустоты, – что, если кто-то меня нахваливает – значит, ему от меня что-то нужно!
– Разумеется! – не смутился Айрунги. – И открыто скажу, на что рассчитываю. Когда вас снова станет восемь и вы вернетесь в этот мир, вы ведь не усядетесь вышивать крестиком!
– Я уж точно не усядусь! – хохотнул воин.
– Могу себе представить, какие планы выносили вы за века… Кстати, вы говорите не так, как, если верить рукописям, говорили пятьсот лет назад. Думаю, о нынешнем мире вам известно довольно много…
– Наблюдательный… – неопределенно хмыкнул воин.
– Верно. Это одно из моих многочисленных достоинств. Вот увидите, я смогу быть полезным. Это и есть плата, которую я прошу: хочу быть в игре. Вам понадобятся помощники. Такие люди, как я. А таких на свете мало, так что повезло не только мне, но и вам.
– Не только наблюдательный, но и скромный! – оценила невидимая женщина. – А что «во-вторых»? Ты же говорил – «во-первых»…
– Да, верно. Есть и «во-вторых». Совсем недавно, прямо перед нами, сюда должен был явиться один человек… Я шел по его следам.
– Был один. Только не человек.
– Н-не человек? Но кто же?..
– Не знаю, – усмехнулся воин. – До сих пор спорим. Но раз что-то непонятное – лучше от него избавиться. Так что ты с ним уже не побеседуешь. Забудь.
