Дотянуться с нее до выбоины в стене… подтянуться… вот и край колодца!
Взгляд скользнул вокруг – и наткнулся на невысокую фигурку в одежде, посеребренной лунным светом. О Безликие, неужели горная фея?
Но чудесная сказка закончилась, не начавшись. Женщина тоже заметила его, замахала руками, позвала негромко, но взволнованно:
– Сюда! Скорее все сюда! Это ведь он, да? Он?!
Из белесого моря, в которое луна превратила кустарник, вынырнули Рифмоплет, Челивис, Тихоня и незнакомый мужчина в цветастом наряде циркача. Они обступили Орешка, наперебой вполголоса загалдели, а темноволосая женщина, вблизи совсем не похожая на фею, все пыталась поцеловать ему руку.
– Я знал, знал! – выбился из общего гама голос Рифмоплета. – Такие не погибают! Я первый сказал – Сокол в другом месте выберется… надо склон осмотреть…
– Ну уж нет! – возмутился Челивис. – Это я первый сказал – склон осмотреть! Кстати, я прихватил меч господина.
– Вот уж спасибо так спасибо! – от души сказал Ралидж, принимая из рук Челивиса Саймингу. – Кстати, вы не видели здесь… ну… кого-нибудь чужого?
Все переглянулись и дружно замотали головами.
– И все-таки здесь кто-то был… – задумчиво сказал Ралидж – и сам удивился своим словам. Почему – «кто-то»? Он же узнал этого человека!
Нет, он наверняка ошибся. Не мог же, в самом деле, это быть купец Аншасти!..
28
Если бы Орешек и Ингила вновь увидели поляну, на которой звучали возвышенные строки «Принца-изгнанника», они нашли бы там лишь одно изменение: сарай щеголял новенькой дверью. Впрочем, сейчас дверь эта была приоткрыта и не мешала двоим пленникам уныло глядеть, как бабка прилаживает над костром чугунный котел.
– Не бойся, мой мальчик! – успокаивающе сказал Айрунги. – Эти идиоты нас даже не обыскали. Ожерелье при мне. Мы всегда сумеем сбежать.
– Ой, не надо! – встрепенулся Ильен. – То есть… я хотел сказать… да, конечно, сбежим. Только, ради Безымянных, надо бы ожерелье в покое оставить! Ты же обязательно что-нибудь придумаешь! А эта вещь…
– Ладно, ладно, там видно будет… – рассеянно отозвался Айрунги. Куда внимательнее он вглядывался в манипуляции бабки над котлом. – Эй, почтенная! – повысил он вдруг голос. – Что ж ты своих друзей так скверно кормить собираешься?
– Вот возьму сейчас палку и меж ушей причешу! – меланхолично отозвалась старуха, не оборачиваясь к пленникам. – Тебе-то что за печаль? Тебя угощать не стану!
– И хвала Безымянным! А палкой мне не грози. Мне хуже палки – глядеть, как ты заячью тушку зря извести намерена. Это что ж за блюдо получится: вода, заяц – и все!
– Соль еще… – растерялась под таким напором бабка, но тут же вспылила: – А ты кто таков, чтоб учить? Повар, что ли?
– Да, повар! – гордо воскликнул Айрунги. – И еще какой повар… чтоб тебя, дуру старую, Хозяйка Зла в твой же котел запихнула!
Старуха пропустила мимо ушей оскорбление – так заинтересовали ее слова пленника. Раб, мастерски владеющий каким-нибудь ремеслом, – товар ценный. Можно рискнуть и продать такого не на рудник за бесценок, а понимающим людям за приличные деньги.
Оставив котел, она подошла к сараю, присела у порога.
– Врешь небось. Если повар, почему на постоялом дворе у Кринаша бродячим лекарем назвался?
– А чтоб погоню со следа сбить!
И Айрунги унылым голосом сплел историю о том, как его нанял на год некий знатный и могущественный господин. Пораженный талантом Айрунги, господин решил оставить повара у себя навсегда. А что может сделать маленький человек? Ведь никому не докажешь, что ты не раб, за большие деньги купленный в дальней стороне! Остается одно – бежать… с помощью вот этого славного мальчика, который сжалился над бедолагой поваром. А по пятам за ними – ищейки господина, который не представляет своей дальнейшей жизни без телячьего жаркого с яблоками по-наррабански и без сладкой запеканки «Поцелуй горной феи»…
– Все равно врешь… – неуверенно протянула бабка. – раз такой мастер – скажи, с чего ты на меня взъелся? У меня ж только и есть, что соль да заяц! Тут уж как ни крутись, а ничего путного не сваришь.
– Оглянись, глупая женщина! Ты же в лесу!
– Ну и что? Было б лето – я б щавеля набрала, а так…
– Щавель – это хорошо, но и осенью можно набрать много съедобных растений… а уж корешки, корешки! Они как раз сейчас набирают настоящую силу. Можно так заправить похлебку… ах, какой аромат пойдет по лесу! Зайцы сбегутся к костру и в очередь встанут, чтобы ты их в котел засунула!..
Не ответив, старуха встала и исчезла за углом сарая. Ильен бросил тревожный взгляд на учителя. Тот сидел, небрежно прислонившись к стене и устремив безмятежный взор мимо костра, в лесную чащу. Если бы не связанные за спиной руки, он казался бы хозяином здешних мест.
На порог упала тень. Над пленниками встала старуха с арбалетом в одной руке и ножом в другой. Тяжелая короткая стрела обещающе глядела в лоб Айрунги.
– Вот что, повар, – неласково сказала бабка, – ты сейчас свое мастерство покажешь. Да смотри у меня! Дернешься разок – и тебя самого жарить придется. До золы. Что у Кринаша было – такого не вытворять!
– А что у Кринаша было? – изумился Айрунги, распахнув чистые честные глаза. – Я там перепугался до смерти! По сей день ничего не понимаю. А мальчишка мой с тех пор по ночам от страха кричит.
Ильен закивал, старательно изображая испуг. Не очень-то У него это получилось. Впрочем, бабка все равно не сводила глаз с Айрунги. Она осторожно положила арбалет на землю, ловко разрезала веревки на руках у пленника и снова подхватила оружие.
– Вставай! Пошли!
– А корзинка найдется? Для кореньев…
– Обойдешься подолом балахона.
– Ух, сколько всего наберем! – жизнерадостно воскликнул Айрунги, вставая. – В одной старинной пьесе сказано: «О добрый лес! Под пологом зеленым так щедро ты дары свои рассыпал… »
– Заткнись!!! – взвизгнула старуха. – Еще строчка – и стреляю! Чтоб я ни про какие пьесы больше не слышала!
Айрунги недоуменно покрутил головой, но замолчал и не спеша пошел впереди бабки, всем видом изображая смирение. Они исчезли из поля зрения мальчика.
Ильена уколол страх: не задумал ли учитель сбежать в одиночку, бросив его в этом сарае?
Какая подлая, трусливая, недостойная мысль! Но… почему она появилась?
Раньше Ильен ни на миг не усомнился бы в учителе – самом умном, самом смелом, самом благородном… самом… самом…
Что же изменилось? Сам Ильен? Или учитель? Или просто пришлось по-новому взглянуть на хорошо знакомого человека?
Учитель стал резким, раздражительным, подолгу о чем-то задумывается. Перестал рассказывать о чудесных тайнах мира. Все время гладит сквозь одежду проклятое ожерелье. Избегает смотреть Ильену в глаза.
