Щука глянула ему в лицо так пытливо, что у Патлатого мороз пробежал по коже: а ну как велит, стерва, и впрямь взобраться на утес да навернуться оттуда на прибрежные валуны? Для проверки искренности…
Мужчина и сам не знал, был ли он сейчас искренним или лгал. Не знал, чего хочет: силой взять Щуку, избить, убить на месте – или действительно погибнуть по одному движению ее тонкой брови…
Взгляд Щуки стал растерянным, заостренные черты лица утратили враждебность.
– А ведь ты и в самом деле любишь меня, – протянула женщина негромко. – Не на место мое в Гиблой Балке заришься, а впрямь… Ой, брось ты это, забудь. Порченая я…
– Щука, но я…
– Помолчи! – Ласковые нотки исчезли из голоса королевы нищих.
Сверху послышалось хриплое карканье. Подняв глаза, Патлатый увидел, что с вершины утеса свесилась голова на длинной шее. Усаженный острыми зубами клюв выжидающе приоткрылся: не прикажут ли броситься на врага?
Только этого не хватало! Проклятый горлан увязался за хозяйкой! Ну, теперь силой точно не справишься…
Щука тоже глянула наверх, но тут же вновь перевела взгляд на Патлатого.
– Молчи и слушай. Я тут навертела узлов, а как распутывать – не знаю. Если не вытащу лапу из капкана, Жабье Рыло меня в клочья порвет…
– Щука, если я могу…
– Сказано тебе, заткнись! – Женщина подняла руки, откинула волосы, через голову сняла с шеи шнурок, на котором болтался деревянный кружок с выжженным на нем нехитрым узором. – Видел эту штуку?
– Ну, видел. Ты говорила – твой талисман…
– Вещица, которая и медяка не стоит, верно? Никчемная деревяшка, на нее даже в Гиблой Балке никто не позарится. А для Жабьего Рыла – условный знак… Лови!
Деревянный кружок полетел в сторону Патлатого, тот поймал его.
Горлан принял это за начало игры и слетел хозяйке на плечо. Та равнодушно смахнула его на камни. Тварь обиженно каркнула и запрыгала по пышной гриве водорослей, высматривая, не прибьет ли к берегу дохлую рыбку.
– Сейчас ты поднимешься на утес, – приказала женщина, – и будешь ждать меня. Если сумею сладить со своей бедой – вернусь. Если не сумею, так и возвращаться незачем, на свое горло ножа искать…
– Щука, я…
– Если не вернусь, скажи в Гиблой Балке, что ты – новый король. Поверят или нет, не знаю, но когда явится человек от Жабьего Рыла, покажи ему эту деревяшку. Он поймет, что я тебя вместо себя оставила… Ступай!
Круча здесь была такой неровной, что по ней вскарабкался бы и дряхлый старик. Поднимаясь наверх, Патлатый держал шнурок в зубах, чтобы руки были свободны. Кровь с разбитых губ запачкала драгоценную деревяшку.
Король нищих! Король Гиблой Балки! Ну, теперь он всем покажет! А что еще будет!..
Тщеславные мысли взбаламутили тину и грязь в душе бродяги. В эти мгновения он не только забыл о своих чувствах к Щуке – он даже не думал о том, что женщина может вскоре подняться на утес и потребовать назад знак своей власти.
А когда спохватился и посмотрел вниз – у воды уже не было никого, лишь прыгал по камням горлан да чайки метались, как грешные души в бездне. Королева нищих исчезла. То ли в воду канула, то ли сквозь скалу ушла…
Примяв ладонью бурьян, Патлатый сел на краю утеса и приготовился ждать.
* * *
Над зеленым маревом листвы, над темными вершинами скал потянулась в небо тонкая струя черного дыма. Еле заметная – но те, кто ждал сигнала, разглядели ее.
Капитан Равар выдохнул яростную смесь ругательств и благодарностей, обращенных к Морскому Старцу. А затем весело, по-молодому рассыпал над палубой команды.
Корабли, только и ожидавшие знака с берега, снимались с якорей. Они все еще шли на веслах, не поднимая парусов, – «Гордец», «Танцор», «Вспышка», «Клинок», «Оса». Но теперь они двигались увереннее, почти не задерживаясь для промера глубин, потому что на борту «Гордеца» был лоцман, знавший здешние воды, как собственное подворье.
Предатель, который вел смерть в родной город.
* * *
«А я знаю своих! Фолиант сейчас обучает Недомерка составлению ядов, это так же верно, как то, что мы с тобой обе не девственницы. А Шершень наверняка уже спелся с Ураганом. Он-то быстро соображает, не то что ты…»
– От дуры слышу!
«Ты злись, злись на здоровье! Злость делает человека бдительным, мешает ему раскиснуть… Ты же не юная барышня! Ты знаешь, что мир создан не из цветочных лепестков! И если ты будешь хлопать глазками, твои дружки тобою закусят и косточки выплюнут!»
Из-за двери послышался голос жены Аруза:
– Да что ж это такое, гости дорогие? Каша с мясом стынет, а есть никто не идет!
Лейтиса спохватилась – а и верно, засмотрелась в зеркало, забыла, что еда на столе! – и поспешила в трапезную.
В этот день таверна была пуста. Ни единого посетителя, кроме Лейтисы и ее дружков, дожидающихся возвращения Шершня. Для этой троицы и предназначалась большая миска каши с мясом, водруженная на стол заботливой трактирщицей. И тут же, на чисто выскобленной столешнице, стояло блюдо с лепешками и лежали три деревянные ложки.
Вынырнув из низенькой дверцы напротив, к столу подошел Недомерок. Привычно буркнул что-то приветственное, плюхнулся на скамью, протянул руку к ложке.
Лейтиса тоже взялась за ложку… но замерла, устремив взгляд на густую красно-коричневую подливу поверх распаренных пшеничных зерен.
А с чего это Недомерок припоздал с трапезой? Всегда первым заявляется на запах еды…
– От Шершня нет вестей? – спросила Лейтиса, не решаясь первой погрузить ложку в ароматную кашу.
– Да какие вести, кто их передаст?
Лейтиса и сама почувствовала, что ее вопрос глуп. Она бросила его, чтоб скрыть вертевшееся на языке: «Да что с тобой, Недомерок? Почему ты отводишь взгляд? Почему вертишь ложку в пальцах, не набрасываешься на остывающую кашу? Чего ты ждешь, Недомерок?»
– Что ж ты долго есть не выходил? – холодно спросила женщина.
– Я… это… проспал.
Чужой взгляд, ой, чужой… ускользающий, неверный, словно тропа через болото…
– Проспал, угу… Ты же у нас такой барин, сладко дрыхнешь, когда все на ногах… в разбойничьей ватаге так изнежился?
Вроде бы дружеское подтрунивание – а не скрыть недоверие, и страх, и враждебность…
– А ты сама-то чего припоздала? – пошел Недомерок во встречную атаку.
– В зеркальце гляделась… – Только обронив этот честный ответ, Лейтиса поняла, как нелепо он звучит.
– Гляделась, угу! Ты ж у нас такая барыня лесная, раскрасавица разбойная! Как глянешь на себя, так и глаз оторвать не можешь! Особенно сейчас!
Лейтиса невольно коснулась синяка на скуле.
