Мне кажется, тебе надо как-то отметить это, Нэнси. Я просто
старуха с отвратительным характером, ругающаяся на чем свет стоит, но чего
можно ожидать при такой паскудной жизни?
Так о чем это я? Что я говорила?
А… да. Спасибо, милочка.
Джо оставил мне только лачугу в Ист-Хед да шесть акров
земли, почти заросших ежевикой и сахарным тростником, который, сколько его ни
вырубай, все равно лезет наружу. Что еще? Дай-ка вспомню. Три грузовичка, но на
них уже невозможно было ездить — два пикапа-подборщика и один для перевозки
груза — четыре корда note 1 леса, счет от бакалейщика, счет от торговца
скобяными товарами, счет из нефтяной компании, счет из похоронного бюро… А для
полного счастья, еще и недели не пролежал Джо в земле, как заявился Гарри
Дусетт с проклятой долговой распиской, и в ней черным по белому было написано,
что Джо должен ему двадцать долларов за пари на бейсбольном матче.
Он оставил все это мне, но уж не думаете ли вы, что Джо
оставил мне какую-нибудь страховку? Вот уж нет, сэр! Хотя, возможно, этот факт
был благословением Господним, особенно в той ситуации. Но дело совсем в другом;
сейчас я пытаюсь рассказать вам, что Джо Сент-Джордж вовсе и не был мужчиной;
он был мельничным жерновом, висевшим на моей шее. Даже хуже, потому что жернов
не напивается вдрызг, а потом не приходит домой, пропитанный запахом пива, да
еще горя желанием кинуть пару палок поутру. Конечно, все это еще не могло стать
причиной его убийства, но для начала было вполне достаточно.
Остров — не совсем подходящее место для убийства, должна я
вам сказать. Всегда найдется человек, сующий нос не в свои дела, когда ты
наконец-то решишься на такое. Вот почему я убила его именно тогда и именно так,
но я еще доберусь до этого. Сейчас же достаточно будет сказать, что я сделала
это три года спустя после гибели мужа Веры Донован в автомобильной катастрофе
где-то под Балтимором — они жили в этом городе, когда не приезжали на лето в
Литл-Толл. В те времена все болтики и шурупы в голове Веры Донован были еще
крепко и надежно завинчены.
Видите ли, оказавшись по милости Джо абсолютно без денег, я
попала в чертовски затруднительное положение — мне казалось, в мире нет более
отчаявшегося и растерянного человека, чем одинокая женщина с тремя детьми на
руках. Я уже подумывала о том, чтобы уложить свои манатки и попробовать
устроиться в какую-нибудь бакалейную лавку в Джон-спорте или пойти работать
официанткой в один из тамошних ресторанчиков, когда эта безмозглая кошка решила
перебраться на наш остров и жить здесь круглый год. Многие подумали, что она
тронулась умом, приняв такое решение, но я вовсе не удивилась — она и до этого
много времени проводила здесь.
Парень, работавший у Веры в те дни (я не помню его имени, но
ты знаешь, о ком я говорю, Энди, — тот придурок, носивший такие облегающие
штаны, что выставлял всему миру на обозрение свои огромные, как бочонки, яйца),
вызвал меня и сказал, что Миссус (он всегда называл ее только так: Миссус; ну
разве это не глупо?) хотела бы знать, не соглашусь ли я работать у нее полный
рабочий день в качестве экономки. Ну что ж, я работала у нее в летнее время с
1950 года, поэтому вполне естественно, что она сначала обратилась ко мне, а не
к кому-нибудь другому, но тогда это казалось мне подарком в ответ на все мои
молитвы. Я сразу же согласилась и проработала у Веры вплоть до вчерашнего утра,
когда она разбила свою тупую башку о ступеньки лестницы.
Чем занимался ее муж, Энди? Кажется, он делал самолеты?
Ах, вот как. Да, я действительно слышала об этом, но ты же
знаешь, как болтливы люди на острове. Наверняка я знаю только то, что они были
обеспеченными людьми, очень обеспеченными, и Вера унаследовала все богатство
после смерти мужа — кроме того, конечно, что забрало у нее правительство, но, я
думаю, эта сумма была просто мизерной по сравнению с тем, что эта семейка
задолжала казне. Майкл Донован слыл хитрой бестией, к тому же у него был
желчный характер. Старый лис. И хотя никто не верил в это. Вера Донован, судя
по последним десяти годам ее жизни, в хитрости и коварстве ни в чем не уступала
своему мужу… хитрила она до последней минуты. Интересно, знала ли Вера, в какую
пропасть ввергнет меня, если не просто умрет от сердечного приступа в своей
постели, а сделает нечто другое? Я целый день просидела на шаткой лестнице в
Ист-Хед, задавая себе этот… и еще тысячу других вопросов. Сначала я подумала,
что нет, она не знала, потому что даже у овсянки было больше мозгов, чем у Веры
Донован в последнее время, а потом я вспомнила, как она относилась к пылесосу,
и подумала, возможно… вполне возможно, что она знала.
Но теперь это уже не имеет значения. Самое главное сейчас —
то, что я попала из огня да в полымя, и мне необходимо защищаться, пока я еще
не совсем поджарилась. Если только я еще смогу защититься.
Я начала с работы экономкой у Веры Донован, но потом стала
кем-то вроде оплачиваемой компаньонки. Мне не понадобилось слишком много
времени, чтобы почувствовать разницу. Как Верина экономка я должна была
давиться дерьмом по восемь часов в день пять раз в неделю, а в качестве ее
компаньонки мне приходилось делать то же самое двадцать четыре часа в сутки.
Первый сердечный приступ случился с Верой летом 1968-го,
когда она смотрела по телевизору съезд демократов, проходивший в Чикаго.
Приступ был незначительным, и Вера винила во всем сенатора Хьюберта Хамфри. «Я
слишком долго смотрела на эту счастливую задницу, — говорила Вера, — от этого у
меня поднялось чертово давление. Я должна была предвидеть, что к этому все и
идет, но мне казалось, победить должен Никсон».
В 1975-м у Веры был более серьезный приступ, но теперь уже
невозможно было обвинить в случившемся политиков. Доктор Френо сказал, что ей
следует бросить курить и пить, но он мог бы и поберечь слова — такая породистая
кошка, как Вера Поцелуй-Меня-в-Задницу Донован не будет прислушиваться к
советам простого сельского врача, каковым был Чип Френо. «Я еще переживу его, —
обычно говорила Вера, — и на его могиле выпью виски с содовой за упокой его
души».
Какое-то время казалось, что именно так все и будет — он
продолжал бранить ее, а Вера держалась на плаву, как лайнер «Куин Мэри». Но
затем, в 1981 году, Вера наткнулась на огромный риф, а ее управляющий домом
погиб в автомобильной катастрофе на материке в следующем году. Вот тогда-то я и
перебралась жить к ней. Это было в октябре 1982 года.
Так ли уж это было необходимо? Не знаю. Кажется, нет. У меня
было «социальное обеспечение», как называла это Хэтти Мак-Леод. Не так уж и
много, но дети уже выросли. Малыш Пит предстал перед Высшим Судом — бедная
заблудшая овечка, так что мне удалось скопить немного деньжат. Жизнь на острове
всегда была дешевле, чем на материке. Так или иначе, но не было крайней
необходимости перебираться жить к Вере.
Но к тому времени мы уже привыкли друг к другу. Мужчине это
трудно понять. Мне кажется, Нэнси, с ее блокнотом, карандашами и магнитофоном,
частично понимает меня, жаль, что ей здесь не дано право слова. Мы привыкли
друг к другу, как привыкают к своему соседству две старые летучие мыши, висящие
вниз головой в одной и той же пещере уже много лет, хотя их и нельзя назвать
лучшими друзьями. Разница была невелика. Единственное, что изменилось в моей
жизни, — теперь в шкафу рядом с моей рабочей одеждой висели выходные платья, потому
что к концу 1982 года я проводила у Веры все дни и почти все ночи. С деньгами
стало немного получше, но не настолько, чтобы внести первую плату за
«кадиллак», — понятно, о чем я говорю? Ха!
