— Так говори, — бросил он, не отрывая глаз от газеты, —
разве я мешаю тебе?
— Я хочу видеть твои глаза, пока буду говорить, — сказала я.
— Отложи газету в сторону.
Он бросил газету на колени и взглянул на меня.
— Не кажется ли тебе, что твой рот слишком много болтает в
последнее время? — процедил он.
— Я сама позабочусь о своем рте, — парировала я, — а вот
тебе лучше позаботиться о своих руках. А если нет, то они навлекут на тебя
слишком большие неприятности.
Его брови взлетели вверх, и Джо спросил, что бы это все
значило.
— Это значит — я хочу, чтобы ты оставил Селену в покое, —
ответила я.
Он так изменился в лице, будто я врезала коленом прямо по
его семейным драгоценностям. Это был самый отличный момент во всей этой
печальной истории, Энди, — выражение лица Джо, когда он понял, что его накрыли.
Его лицо побелело, рот приоткрылся, и весь он как-то странно дернулся — так
дергается человек, погружающийся в сон, на пути к которому его вдруг пронзает
неприятная мысль.
Он попытался скрыть это движение, изображая судорогу в
спине, но он не смог обмануть меня. Он действительно выглядел немного
пристыженным, но это ни в коей мере не смягчило меня. Даже у самой глупой и
паршивой собаки вдруг проявляется достаточно разума, чтобы выглядеть
пристыженной, когда обнаруживается, что она ворует яйца из курятника.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — медленно произнес он.
— Тогда почему же ты выглядишь так, будто сам дьявол
забрался тебе в штаны и зажал твои яйца? — спросила я.
Надвигалась гроза.
— Если этот проклятый Джо-младший наболтал тебе неправду обо
мне… — начал он.
— Джо-младший не говорил мне ни слова, — сказала я, — так
что не утруждай себя, Джо. Мне рассказала Селена. Она рассказала мне все — как
пыталась угодить тебе после той ночи, когда я ударила тебя кувшином, и как ты
отплатил ей, и что случится, если она хоть когда-нибудь расскажет.
— Она маленькая обманщица! — выкрикнул Джо, отшвыривая
газету на пол, как если бы это могло стать доказательством. — Врунья и подлиза!
Я сниму ремень, и как только она покажется дома — если она посмеет снова
появиться здесь…
Он приподнялся в кресле. Вытянув руку, я снова усадила его.
Это чертовски легко сделать — толкнуть человека, пытающегося встать из
кресла-качалки; меня даже удивило, насколько это легко. Правда, три минуты
назад я чуть не разнесла ему голову скалкой, а это ведь должно же было вылиться
во что-то.
Глаза его превратились в щелки, и он закричал, что мне лучше
не шутить с ним.
— Тебе удавалось это раньше, — проревел Джо, — но это не
значит, что ты сможешь одерживать верх каждый раз, когда тебе этого захочется.
— Прибереги свои угрозы для дружков, — сказала я. — Сейчас
ты должен не разговаривать, а слушать… и слышать, что я говорю, потому что
каждое слово будет иметь свой вес. Если ты еще хоть раз попытаешься приставать
к Селене, я посажу тебя в тюрьму за растление малолетних или за изнасилование —
смотря за что тебя дольше будут держать в кутузке.
Это смутило его. Рот его снова приоткрылся, и несколько
мгновений он просто молча смотрел на меня.
— Ты никогда… — начал было он, но вдруг замолчал. Потому что
понял: я сделаю это. Поэтому он надулся, нижняя губа оттопырилась еще больше,
чем всегда. — Конечно, ты на ее стороне, — пробурчал он. — Ты никогда не
спрашиваешь, каково мне, Долорес. Ты даже не интересуешься моими мотивами.
— Разве у тебя есть таковые? — спросила я. — Когда мужчине
без малого сорок лет и он просит свою четырнадцатилетнюю дочь снять трусики,
дабы посмотреть, сколько волос выросло на ее лобке, разве для такого мужчины
может быть хоть какое-то оправдание?
— В следующем месяце ей будет пятнадцать, — сказал Джо,
словно это что-то меняло. В этом был весь Джо.
— Ты хоть слышишь сам себя? — спросила я. — Ты хоть
понимаешь, что ты говоришь?
Джо посмотрел на меня, потом наклонился и поднял газету.
— Оставь меня в покое, Долорес, — мрачно произнес он, — Я
хочу дочитать эту статью.
Я хотела вырвать эту проклятую газету у него из рук и
вдавить ее ему в морду, но тогда наверняка завяжется драка, а я не хотела,
чтобы дети — особенно Селена — пришли и увидели что-либо подобное. Поэтому я
просто подошла к Джо и осторожно, одним пальцем отогнула газету.
— Сначала ты пообещаешь мне, что оставишь Селену в покое, —
произнесла я, — чтобы мы смогли покончить с этим грязным делом. Ты пообещаешь
мне, что никогда в жизни не прикоснешься к ней подобным образом.
— Долорес, ты не… — начал он.
— Пообещай мне, Джо, или я превращу твою жизнь в ад.
— Ты думаешь, я боюсь этого? — выкрикнул он. — Ты превратила
в ад последние пятнадцать лег моей жизни — твое мерзкое лицо ничто не может
украсить! Если тебе не нравится, какой я, то это твоя вина!
— Ты еще не знаешь, что такое ад, — продолжала я, — но если
ты не оставишь ее в покое, то очень скоро узнаешь.
— Хорошо! — взвизгнул он. — Хорошо, я обещаю! Вот! Сделано!
Ты удовлетворена?
— Да, — ответила я, хотя это было и не так. Он уже никогда
не смог бы удовлетворить меня. Даже если бы и сотворил одно из библейских
чудес. Я намеревалась уехать с детьми из дома, иначе он станет мертвым еще до
конца года. Что именно произойдет, для меня было не важно, но я не хотела,
чтобы он догадался о чем-нибудь раньше, чем это уже невозможно будет изменить.
— Хорошо, — произнес Джо. — Теперь мы все решили, и давай
покончим с этим делом, ведь так, Долорес? — Но он нехорошо смотрел на меня, его
глаза блестели, и это не очень-то понравилось мне. — Ты считаешь себя очень
умной, правда?
— Нет, — возразила я. — Раньше я была очень сообразительной,
но ты видишь, во что меня превратила семейная жизнь.
— Ну что ж, продолжай, — произнес Джо, все еще с усмешкой
глядя на меня. — Но ты еще не все знаешь.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты сама разберешься, — ответил он и развернул газету
жестом богача, желающего удостовериться, что дела на бирже идут вполне
нормально. — Для такой шустрой девочки, как ты, это будет совсем не трудно.
Мне это не понравилось, но я проглотила обиду. Частично
потому, что не хотелось ворошить осиное гнездо дольше, чем это было необходимо,
но дело было не только в этом. Я действительно считала себя шустрой, по крайней
мере более сообразительной, чем он. Если бы он начал действовать за моей
спиной, я бы поняла это буквально через пять минут. В общем, мною руководила
гордыня, поэтому мысль о том, что Джо уже начал действовать, тогда не пришла
мне в голову.
