Поэтому, когда он заговорил, я почувствовала легкий укол
совести за то, что думала о мужчинах вообще и о нем — в частности.
— Я не могу выяснять что-то, пока вы сидите здесь, миссис
Сент-Джордж, — сказал он. — Почему бы вам не пойти в кафе и не выпить чашечку
крепкого горячего кофе? Судя по вашему состоянию, вам нужно именно это. Я
присоединюсь к вам через пятнадцать минут. Нет, лучше через полчаса.
— Благодарю, — ответила я. — Огромное спасибо.
Он вздохнул и начал собирать все бумажки в стопку.
— Наверное, я теряю разум, — пробормотал он, а потом нервно
рассмеялся.
— Нет, — сказала я. — Просто вы помогаете женщине, которой
больше не к кому обратиться. Вот и все.
— Страдающие женщины всегда были моей слабостью, — сказал
он. — Дайте мне полчаса. Может быть, чуточку больше.
— Но вы придете?
— Да, — ответил он. — Обязательно.
И он пришел, но не через полчаса, а минут через сорок пять,
и к тому времени я уже решила, что он оставил меня в беде. Когда он вошел в
кафе, я подумала, что он принес плохие новости. Мне показалось, я прочитала это
на его лице.
Он несколько секунд постоял у входа, оглядываясь вокруг,
чтобы убедиться, что в кафе нет никого, кто мог бы создать для него проблемы,
увидев нас вместе после скандала, учиненного мною в банке. Затем он подошел к
столику в углу, за которым я сидела, и сказал:
— Деньги до сих пор в банке. Большая их часть. Около трех
тысяч долларов.
— Слава Богу! — облегченно вздохнула я.
— Это хорошая часть, — продолжал он. — Хуже то, что новый
счет открыт только на его имя.
— Ну конечно, — ответила я. — Он ведь не давал мне
подписывать никаких банковских документов. Ведь это выводит меня из игры, ведь
так?
— Многие женщины не понимают даже этого, — заметил мистер
Пис. Он кашлянул и поправил галстук, а потом нервно оглянулся — посмотреть, кто
вошел, когда зазвенел колокольчик на входной двери. — Многие женщины
подписывают любые бумаги, которые их мужья раскладывают перед ними.
— Ну что ж, я не многая из женщин, — ответила я.
— Я это заметил, — сухо произнес он. — В любом случае я
выполнил вашу просьбу, и теперь мне действительно необходимо возвратиться в
банк. Сожалею, что у меня нет времени выпить с вами чашечку кофе.
— Знаете, — сказала я, — я сомневаюсь в этом.
— Так же, как и я, — ответил он. Но он пожал мне руку, как
мужчина мужчине, и я восприняла это как комплимент. Я оставалась на своем
месте, пока он не ушел, и когда ко мне подошла официантка и спросила, хочу ли я
еще чашечку кофе, я поблагодарила и отказалась, сказав, что у меня уже от
первой появилась изжога. Так оно и было, только дело было вовсе не в кофе.
Человек всегда находит, за что быть благодарным судьбе, в
каком бы бедственном положении он ни оказался, и, возвращаясь назад на пароме,
я была благодарна ей хотя бы за то, что не упаковала вещи; благодаря этому мне
не нужно было снова все распаковывать. И я была рада, что ничего не сказала
Селене. Я уже было решилась, но в последний момент испугалась, что секрет может
оказаться слишком огромным для нее, она поделится им с подружкой, и таким
образом все дойдет до Джо. Мне даже пришло в голову, что она могла бы
заупрямиться и отказаться уехать. Я не думаю, что это могло случиться, судя по
тому, как она избегала Джо, но когда имеешь дело с подростком, возможно все —
абсолютно все.
Итак, у меня были причины для благодарности, но не было
никаких идей. Я не могла снять деньги с нашей общей сберегательной книжки; там
лежало всего-навсего сорок шесть долларов, а на текущем счету их оставалось еще
меньше — если мы еще не превысили кредит, то были весьма близки к этому. Я не
собиралась вот так, схватив детей в охапку, бежать куда глаза глядят; нет, сэр,
нет, мэм. Если я сделаю это, то Джо потратит все деньги просто в отместку. Он и
так спустил долларов триста, если верить мистеру Пису… но осталось около трех
тысяч, и долларов двести пятьдесят я вложила лично — я заработала их, скребя
пол и надраивая окна, развешивая простыни этой суки Веры Донован — шесть
прищепок, а не четыре, — только за это лето. Конечно, это не было так тяжело,
как зимой, но все же это не было похоже на прогулку по парку.
Однако нам с детьми все равно нужно было уезжать, я уже
решилась на это, но будь я проклята, если мы уедем без цента в кармане. Я имею
в виду, что мои дети должны были получить свои деньги обратно. Возвращаясь на
остров и стоя на передней палубе «Принцессы», я знала, что собираюсь выбить из
Джо эти деньги обратно. Единственное, чего я не знала, так это как я все
сделаю.
Жизнь продолжалась. Если судить поверхностно, то кажется, что
ничего не меняется, кажется, что на острове никогда ничего не меняется… если
только вы не вникаете в сузь. Но внутри жизни намного больше, чем снаружи, и по
крайней мере для меня все очень сильно изменилось в ту осень. Изменилось то,
как я видела вещи, как воспринимала их, — мне кажется, именно в этом
заключались главные изменения. Теперь я говорю не только о третьем глазе; к
тому времени я уже видела все, что мне нужно было видеть двумя своими глазами.
То, с каким грязным, свинским вожделением Джо иногда смотрел
на Селену, когда она, например, надевала халатик, или то, как он смотрел на ее
попку, когда она наклонялась, чтобы поднять что-нибудь с пола. То, как она
обходила его, когда он сидел в кресле, а ей нужно было пройти в свою комнату
через гостиную; то, как она старалась никогда не прикоснуться к его руке,
передавая ему за столом тарелку. Сердце мое ныло от стыда и горя, но это
доводило меня до такого бешенства, что у меня сводило спазмами желудок.
Господи, он был ее отцом, его кровь текла в ее жилах, у нее были его темные
волосы, но глаза его становились круглыми, если неожиданно приоткрывался ее
халатик.
Я видела, как Джо-младший тоже старался избегать его и не
отвечал на вопросы отца, если мог, и бормотал что-то в ответ, если этого не
удавалось избежать. Я вспоминаю тот день, когда Джо-младший показал мне свое
сочинение о президенте Рузвельте, когда получил его обратно от учительницы. Она
поставила «А с плюсом» и написала, что это единственная «А с плюсом»,
поставленная ею за двадцать лет преподавания, и она считает, что было бы
неплохо отослать сочинение в газету. Я спросила Джо-младшего, отошлет ли он
свое сочинение в «Америкэн» или «Таймс», заметив при этом, что с удовольствием
оплачу все почтовые расходы. Но он только покачал головой и рассмеялся. Мне
этот смех вовсе не понравился — он был грубым и циничным, напоминавшим смех его
отца.
— И выслушивать отца следующие шесть месяцев? — спросил он.
— Благодарю покорно. Разве ты не слышала, как отец называет его?
