Когда я снова поднялась на вершину лестницы, я вспомнила
свой сон и замерла наверху, как раз за веревкой ограждения, глядя на море, —
сон, в котором Вера продолжала передавать мне тарелки, а я продолжала ронять
их. Я вспомнила звук камня, пробивающий голову Джо, и то, насколько эти два
звука похожи.
Но в основном я думала о Вере и о себе — двух суках, живших
на каменном выступе у побережья штата Мэн, живших вместе последние несколько
лет. Я подумала о том, как эти две суки засыпали вместе, когда на старшую
наваливались страхи, и о том, как они проводили годы в этом огромном доме, —
две стервы, которые закончили тем, что большую часть времени тратили на то,
чтобы досадить друг другу. Я вспоминала, как она обманывала меня, а я отвечала
ей тем же, и как радовалась каждая из нас, когда ей удавалось выиграть раунд. Я
думала о том, каково ей приходилось, когда зайчики из пыли наседали на нее, как
она визжала и дрожала, будто животное, загнанное в угол более сильным
соперником, собирающимся разорвать его на куски. Я вспомнила, как садилась на
ее кровать, обнимала ее и чувствовала эту ее дрожь. Я ощущала ее слезу на своей
шее, и я гладила ее жиденькие ломкие волосы и говорила:
«Ш-ш-ш, дорогая… ш-ш-ш. Эти проклятые зайчики все ушли. Ты в
безопасности. Со мной ты в безопасности».
Но если я и поняла что-нибудь, Энди, так это то, что они
никогда не исчезают по-настоящему, никогда. Может показаться, что вы избавились
от них и что больше нигде нет ни пылинки, а потом они появляются снова, они
напоминают лица, они всегда похожи на лица, и лица, на которые они похожи,
всегда те, которые вы никогда не хотели бы видеть снова — во сне или наяву.
Я думала и о том, как она лежала на ступеньках лестницы и
говорила, что устала и хочет умереть. И когда я стояла на той шаткой площадке у
моря в мокрых галошах, я отлично понимала, почему именно я стою на этих
настолько прогнивших ступенях, что даже озорники не станут играть здесь после
уроков, Я тоже устала. Я прожила свою жизнь так, как смогла. Я никогда не
боялась работы, никогда не плакала из-за того, что мне предстоит сделать, даже
когда это были ужасные вещи. Вера была права, когда говорила, что иногда
женщине приходится быть стервой, чтобы выжить, но быть стервой — это тяжкая
работа, должна я вам сказать, и я очень устала. Я хотела умереть, и мне
показалось, что еще не поздно снова спуститься вниз, но что в этот раз мне
вовсе не обязательно спускаться до подножья… если я не хочу этого.
Затем я снова услышала ее — Веру. Я услышала ее голос так
же, как в ту ночь у колодца, не только внутри себя, но и ушами. Только в этот
раз голос был более глухим, должна я вам сказать, тогда, в 1963 году, он был
более живым.
— О чем это ты можешь еще думать, Долорес? — спросила она
своим противным тоном Поцелуй-Меня-в-Задницу. — Я заплатила большую цену, чем
ты; я заплатила больше, чем кто-либо когда-нибудь, но я все равно продолжала
жить с этой покупкой. Я сделала даже больше, чем это. Когда у меня остались
только зайчики из пыли и сны, я взяла сны и сама составляла их. Пыльные
зайчики? Ну что ж, они добрались до меня в самом конце, но я же прожила с ними
до этого столько лет. Теперь и у тебя их целое стадо, но если тебя покинуло
мужество, которое было у тебя, как в тот день, когда ты сказала мне, что
увольнение девочки Айландеров самое несправедливое дело, тогда давай. Давай,
прыгай. Потому что без мужества, Долорес Клейборн, ты всего-навсего еще одна
глупая старуха.
Я вздрогнула и оглянулась, но вокруг простирался только
Ист-Хед, темный и мокрый от морской пыли, висящей в воздухе в ветреные дни.
Кругом не было ни души. Я еще немного постояла там, наблюдая за плывущими по
небу облаками — мне нравится наблюдать за ними, они так высоко, и они такие
свободные и молчаливые, как будто там у них есть свои пути и задачи, — а затем
я повернулась и направилась к дому. Раза два или три я останавливалась, чтобы
немного передохнуть, потому что от долгого сидения на сыром воздухе у подножья
лестницы у меня стала невыносимо ныть спина. Но я переборола и это. Вернувшись
домой, я приняла три таблетки аспирина, села в машину и отправилась прямо сюда.
Вот и все.
Нэнси, я вижу, что у тебя накопилась уже целая дюжина этих
маленьких кассеток, а твой чертов магнитофончик, должно быть, сейчас уже выйдет
из строя. Как и я, но я пришла сюда, чтобы сказать свое слово, и я сказала его
— каждое слово, и каждое мое слово — правда. Поступи со мной как полагается,
Энди; я сыграла свою роль, теперь я в согласии с самой собой. Я считаю, что это
единственное, что действительно имеет значение; это и знание того, кто ты на
самом деле. Я знаю, кто я: Долорес Клейборн, через два месяца мне исполнится
шестьдесят шесть, я демократка и всю свою жизнь прожила на острове Литл-Толл.
Мне кажется, я хочу добавить еще две вещи, Нэнси, прежде чем
ты нажмешь на кнопочку «СТОП». В конце концов, во всем мире выживают только
стервы… а что касается зайчиков из пыли — да черт с ними!
Эпилог
«Элсуортс Америкэн», 6 ноября 1992 года, страница 1:
ЖЕНЩИНА С ОСТРОВА ВНЕ ПОДОЗРЕНИЙ
С Долорес Клейборн с острова Литл-Толл, давней компаньонки
миссис Веры Донован, также с Литл-Толл, были сняты всяческие подозрения в
смерти миссис Донован на прошедшем вчера в Мачиасе специальном заседании суда,
ведущем дела о скоропостижной смерти. Целью дознания было определить, умерла ли
миссис Донован «неправильной смертью», что означает смерть в результате
небрежности или преступления. Спекуляции, касающиеся роли мисс Клейборн в
смерти ее хозяйки, были основаны на том, что миссис Донован, которая психически
была абсолютно здорова в момент своей смерти, оставила своей компаньонке
большую часть своего имущества. Из некоторых источников стало известно, что
имущество оценивается в десять миллионов долларов…
«Бостон глоб», 20 ноября 1992 года, страница 1:
СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ БЛАГОДАРЕНИЯ В СОМЕРВИЛЛЕ
АНОНИМНЫЙ БЛАГОДЕТЕЛЬ ЖЕРТВУЕТ 30 МИЛЛИОНОВ ДЕТСКОМУ ПРИЮТУ
Ошеломленные директора детского приюта в Новой Англии
объявили сегодня на пресс-конференции, что Рождество пришло несколько раньше
для 150 сирот в этом году благодаря тридцатимиллионному пожертвованию от
анонимного благодетеля.
«Мы получили известие об этом удивительном пожертвовании от
Алана Гринбуша, очень известного адвоката из Нью-Йорка», — сказал заметно шокированный
Брендон Джеггер, председатель директоров приюта. — Это совершенно невероятно,
но человек, скрывающийся за подарком — я бы сказал, ангел, стоящий за ним, —
серьезно решил скрыть свое имя. Безусловно, все люди, имеющие отношение к
приюту, исполнены благодарности».
«Уикли тайд» 4 декабря 1992 года, страница 16:
НОВОСТИ С ОСТРОВА ЛИТЛ-ТОЛЛ
По сообщениям Вездесущей Нэтти
