— Такому бабнику, как ты, подобное, может, и интересно, а мне нет. Зачем несколько, если среди множества Ло сложно найти даже одного подходящего. Иметь двух плохих супругов еще хуже, чем не иметь ни одного. К тому же я и не собираюсь замуж. Мне всего лишь пятнадцать.
— А как же Абель?
— У Абеля есть Мелисанда. Если ты не заметил, я хочу пройтись с ним под ручку и потанцевать. Про замужество я не говорила ни слова. — Кристина резко отвернулась от брата, взмахнув собранными в хвост волосами.
— Ну не сердись. — Кристофер изменил свой тон с насмешливого на примирительный. — Просто ты так упорно зовешь его на все мероприятия подряд, что мне показалось, будто он очаровал тебя как мужчина.
— А даже если и так? Почему он не может очаровать? Разве он уродлив или глуп? Или его положение не соответствует нашему? Ах да, я забыла. Он же Гнец. То есть хитрый и подлый шпион, втирающийся в доверие.
— Крис, прекрати, — взмолился Кристофер. — Ты будешь припоминать мне однажды сказанную глупость до конца жизни. Я уже давно понял свою ошибку.
— Неужели? — Кристина повернулась к брату и посмотрела на него делано удивленными глазами.
— Да. Ну какой из Абеля шпион. Он скорее спрячется ото всех, чем будет втираться в доверие. Я думаю, он и с нами так часто общается только потому, что тебе тогда пришла идея попроситься в одну группу. Так что я давно выбросил из головы подобные мысли.
— Ты все-таки бываешь разумен. Иногда. — Кристина повернулась на сиденье полностью, сев лицом к брату.
— А теперь, когда мы решили, что именно я дурак, ты мне расскажешь? — Кристофер посмотрел на нее умоляющими глазами.
— Расскажу что? — спросила сестра.
— Про Абеля. Он действительно нравится тебе как мужчина? Ты хотела бы выйти за него замуж?
— Я как-то не думала о таком, — улыбнулась Кристина. — Может быть. Во всяком случае, он не вызывает отвращения. С ним можно поболтать. И при таком муже мне все бы завидовали. Но я как-то еще не думала о супружестве. Вообще.
Ла Абель Гнец
Минут десять мы просто шли молча. Пока не покинули территорию академии.
— Я могу спросить? — поинтересовался Штефан.
— Разумеется, — сказал я. — Ты имеешь право на некоторые ответы.
— Ключевое слово «некоторые», я полагаю? — не смог удержаться от язвительности он.
— Ты правильно полагаешь, — поддержал его легкомысленный тон я.
Мы засмеялись.
— Расскажи о своем умении драться, — попросил наконец Штефан. — Я понимаю, что у тебя могут быть свои секреты, но мне бы хотелось иметь некоторое представление о твоих возможностях в свете предстоящей совместной работы.
— Беда в том, что я сам имею лишь весьма отдаленное представление о них. Это не совсем мои умения. Можешь считать меня жертвой некоего эксперимента.
— Проект «Двуединый»? — уточнил Штефан.
— А ты очень информированный. — Я не ожидал этого, но удивлен не был. — Что ты о нем знаешь?
— Немного. В основном общеизвестные факты.
— Ладно. Тогда сейчас ты услышишь историю с другой стороны. — Я погрузился в воспоминания. — Знаешь, я по большому счету не помню ни сам проект, ни то, что было после. Так, обрывки. Отдельные моменты, ощущения, сильные чувства — я ведь был ребенком. Просто однажды у меня появилась подруга. Ее звали Диана. Самого момента нашего знакомства я не помню, и сейчас мне кажется, что она всегда была рядом со мной. А тогда… Как ты думаешь, что чувствуют родители, когда видят, как их ребенок разговаривает с несуществующим человеком?
— Не знаю, — сказал Штефан. — Никогда не был родителем.
— Я тоже не знаю. Но, судя по их поведению, они не обрадовались. Я говорил с Дианой, как шестилетний ребенок может разговаривать с… ну, скажем, трехлетним. Это были не слова — ощущения, образы, интуитивные понятия. У меня никогда не было друзей, а она изменила это. Может, тогда я и придумал ей имя. Рассказать о ней родителям было, наверное, первой серьезной глупостью в моей жизни. Помню, как мать плакала, прижимая меня к себе, и обещала, что меня вылечат от голосов в голове. Из всего сказанного ею я понял лишь то, что они хотят лишить меня Дианы — убить ее. Испытанный тогда страх не могу забыть до сих пор. Со мной работал психо Мирдин. Я выспрашивал его о том, что и как он делает, чтобы понимать, как правильно бороться с ним. Немного странно, но Мирдин всегда подробно рассказывал и описывал свои действия. Он даже учил меня азам и рекомендовал некоторые книги. Возможно, он надеялся, что практика в искусстве психо позволит мне легче перенести последствия столь серьезного вторжения в разум. Не знаю. В любом случае я много читал и практиковал то, о чем узнал, на собственном разуме. Сколько все длилось, сейчас сложно установить. Но где-то от полугода до года. В конце концов мое сознание обрело условную стабильность. Что конкретно из наших действий привело к этому — неизвестно.
— Мм. Я слышал, что тебя лечили три года.
— На самом деле гораздо дольше. Три года прошло, прежде чем в мою медицинскую карту поставили отметку «состояние стабильное, угрозы не несет». То, что мой разум уцелел, вовсе не означает, что Диана куда-то исчезла или что я полностью избавился от проблем ментального плана. Три года, о которых обычно говорится, потребовались на то, чтобы научиться скрывать существование моей подруги: не говорить о ней, не делать странных действий, не выглядеть подозрительно. На то, чтобы полностью упорядочить свой разум, мне понадобилось еще три года после того. Можно достигнуть очень многого, обучаясь по четырнадцать часов в день.
— М-да, — пробормотал Штефан. — Так ты еще и психо, получается? А какой ступени?
— Если брать официальную классификацию, то первой. А если нет, то не знаю. Упорядочивание разума и, как следствие, абсолютная память являются четким признаком четвертой ступени. Но я абсолютно неспособен воздействовать на окружающих, что является обязательным признаком второй.
— Еще и абсолютная память. Ладно, хоть в мозгах не копаешься. А Диана, о которой ты говорил, она сейчас по-прежнему в твоей голове?
— Да.
— То есть у тебя раздвоение личности, и ты, считая себя Дианой, можешь мочить всех, как тех вчерашних парней?
— Нет. Я — это я, а Диана — это Диана. Я могу попросить ее сделать что-то и позволить контролировать мое тело. Никаких изменений в моем разуме при этом не происходит.
— То есть она вроде как отдельный человек, сидящий в твоей голове?
— Да.
— А не боишься, что однажды она захочет контролировать твое тело?
— Не боюсь. Такое просто невозможно. Даже если не принимать в расчет тот момент, что я «главнее» в управлении телом. Диана просто не захочет. С точки зрения обычного человека, она очень ущербная личность: у нее есть эмоции, некоторые инстинкты, жажда познания, но нет желаний.
