Реакция князя была весьма предсказуемой.
– Скэш саккар твои правила в шатт магран! Катись в бездну!
Остов Стража голубовато засветился. Но прежде, чем безобидные нити сложились в смертельный узор, князь резко развел руки в стороны, и темная, тяжелая волна ударила в белые кости.
Когда языки тьмы окончательно втянулись в окровавленную спину и князь, шатаясь, поднялся с колен, все уже было кончено. Только кружилась в воздухе, оседая на серебристые стебли, костяная пыль…
– Максимилиан?
Он мягко, по-кошачьи обернулся. Сердце кольнул неприятный холодок. Я нерешительно приблизилась. Что-то не так. Неправильно.
…Как картинка из комикса. Черные, вывороченные за короткие минуты боя комья земли позади. Черные лохмотья и темная, густая кровь на белой коже. Босые ступни утопают в траве. Изломанная, вымазанная алым ромашка в руке и ласковая до жути улыбка.
Я нервно сглотнула.
Он медленно поднял голову, продолжая улыбаться, и протянул мне цветок. Я вгляделась в пустые, равнодушные глаза… и отшатнулась. Князь коротко и зло усмехнулся.
– Брезгуешь, да? – И наотмашь хлестнул по лицу ромашковым стеблем. – Дрянь. Брезгуешь. Побеги устраиваешь.
В горле мгновенно пересохло. Царапина на щеке горела.
– Максимилиан… Успокойся… Я все объясню…
Усмешка перешла в оскал.
– Не надо объяснений. Давай, убегай – у тебя хорошо получается.
Я, как загипнотизированная, следила за удлиняющимися когтями. Нет, пожалуйста, нет… Он просто использовал крылья, и поэтому голоден, и еще – злится на меня, и еще… и еще…
– Беги, я сказал! – рявкнул князь, и я сделала то, что ни в коем случае нельзя было делать.
Я побежала.
– Дрянь!
Первый удар пришелся по спине, вышибая воздух. Закашлявшись, я упала на колени, и в этот момент он резко завел мне руку назад. Локоть противно хрупнул, выходя из сустава. Я заорала. Князь рассмеялся… и с размаху наступил на голень. На какую-то секунду боль ослепила, оставляя горько-соленый привкус на губах.
Я кричала, я плакала, я просила остановиться. Поначалу. Потом было уже все равно.
Кажется, он меня отпустил.
Или это я перестала чувствовать?
Темно…
Глухой шум множества голосов, как океанский прибой. Он то накатывает, то остается где-то далеко-далеко. Он манит, да… но я не тороплюсь. Так хорошо… Спокойно… Я знаю, что меня ждут.
Здесь нет ни верха, ни низа, ни света, ни темноты. Бесконечное пространство, в котором парят обрывки невесомых нитей. И зов, что увлекает все дальше и дальше… вниз…
Откуда-то извне приходит смутное ощущение тревоги.
Что-то неправильно. Не так.
Что-то держит. Четыре тонкие нити… не обрывки… держат.
«Ты нужна нам…»
«Нэй…»
«Еще рано…»
«Останься…»
Шепот. Здесь он звучит, как гром.
Нити напрягаются… наливаются силой… силой извне…
Вспышка.
Светает. Странно. Вроде бы только что был вечер.
Стоп. Только что – это когда?
Я ощущала себя настолько принадлежащей настоящему моменту, насколько это возможно. Будто ни прошлого, ни будущего не существовало в принципе. Голова была пустой, как перевернутый медный таз. Осторожно, стараясь не расплескать тягучие, как патока, мысли, я села и огляделась.
Бесконечная, сюрреалистическая серебристая степь. Поникшие головки ромашек. Пламенеющий горизонт. И липкая, остро пахнущая грязь везде, где только можно дотянуться, – ржавчиной на коже, вязким налетом на тонких стеблях, тонкая лазоревая ткань превратилась в заскорузлые лохмотья. Брезгливо поморщившись, я поскребла ногтями шею, и только потом осознала, что меня разбудило.
Плач. Надрывный, отчаянный. Такой бывает, когда слез уже не осталось. Судорожные, воющие всхлипы. По-прежнему ничего не понимая, я повернула голову…
Он лежал, беспомощно скорчившись на земле, лицом вниз. Сдавленно охнув, я подскочила и метнулась к нему, враз позабыв о тяжелой мути в голове, о липкой грязи, стягивающей кожу. Опустилась рядом, осторожно коснулась вздрагивающего плеча:
– Ксиль… Чего ты плачешь? Что-то случилось?
Он дернулся от прикосновения, как от удара электрическим током, перехватил грязное запястье, замер, с суеверным ужасом вглядываясь в мои глаза:
– Ты?.. Боги, живая…
Князь обессиленно уткнулся в мои колени… и разрыдался. Снова. Ощущение нереальности происходящего усилилось. Пожалуй, это выбивало из колеи больше всего – плачущий князь. Мужчина. Взрослый. Даже древний… Конечно, у шакаи-ар нет человеческих стереотипов о постыдности слез, но… у меня-то есть.
По сравнению с дрожащим Ксилем – таким сильным всегда и таким уязвимым сейчас! – все остальное казалось неважным. Воспоминания о том, что князь сделал со мной, были четкими, но словно чужими.
Если Ксиль ломал мне кости, то почему я в порядке, а он плачет?
Может, это был кошмар? Наваждение? Иллюзии второго испытания?
Но откуда тогда кровь везде?
Пребывая в состоянии глубокого шока, я машинально поглаживала спутанные пряди. Через несколько долгих – минут? часов? – всхлипы перешли в бессвязное жалобное бормотание.
– …следил, охранял… всегда, каждый день… а стоило отвернуться – и сбежала. Думала о глупостях, а я пустил на самотек, и… Никого нет, совсем никого, только дождь один… пытался услышать, найти, и не мог. Тишина… потерялась опять, как тогда, не усмотрел, идиот… и дождь кругом… вещи тоже пропали… и понял – сбежала… дура, поверила в какую-то чушь про жертвы… Найду – дурь выбью… а потом уже и найти не надеялся… – Голос сел, отказываясь повиноваться хозяину. – И вдруг… почуял. Страх, и отчаяние, и обреченность… Летел как безумный, боялся, что не успею… А потом заглянул в глаза… а там ни одной мысли, страх только… И проучил… сорвался… Голод, приступ… нет, я виноват. Сам.
Он замолчал на минуту, а когда продолжил, то голос уже не срывался, а слова легко слетали одно за другим, как бусины на нитке.
– Я не сразу понял, что натворил. А когда понял… Обращать тебя я не имел права, да и не приходилось мне прежде этого делать, – князь виновато улыбнулся. Сейчас он лежал на спине, затылком у меня на коленях. Ни в голосе, ни на лице не осталось ни следа отчаянной истерики. Только эта дрожь мокрых, слипшихся ресниц… – Осталось только одно – «одолжить» тебе свои регены… свою кровь, если проще. И надеяться, что этого будет достаточно, чтобы вылечить травмы.
Воцарилась неловкая тишина. Максимилиан разглядывал меня сквозь опущенные ресницы, я механически водила пальцами по гладкой мерцающей коже. Которая начинала теплеть.
