Атаковал. Чуть менее, чем неуспешно. Меч, нацеленный на укол, рванул влево, словно живой, потом к земле. Рывок был мощный и неожиданный. Я не последовал за ним лишь потому, что в шею мне уперся чужой клинок. Счастье, что деревянный и не по кадыку.
— Твою мать… — прохрипел я.
Девушка опустила руку с учебным оружием.
— Черт побери, — проговорила она медленно. — Ты что — вообще мечом не владеешь?
— До появления в этом мире меч в руки не брал. Два месяца уже тренируюсь.
— Э-э… Гхм… Два месяца? Большинство из нас начинает учиться владению мечом в возрасте трех-пяти лет. Самое позднее — шести… Это что-то невероятное! То есть человек, едва знающий, что такое меч, сумел одержать победу в схватке с элитным бойцом? Я с девяти лет на арене… Отдаю должное и восхищаюсь, ты просто молодец. Но, как я поняла, расспросив Исмала, в твоих планах — остаться в числе императорских гладиаторов?
— Вообще-то хотел бы.
— И как ты себе это представляешь? Да, верю, раз-другой ты выедешь на необычности своей техники, эффекте неожиданности и своей удачливости, однако, прости, это все не будет тебя выручать до бесконечности. До сей поры ты, как понимаю, в основном сталкивался с другими такими же чужаками, как и сам. Но теперь чаще будешь встречаться в бою с противниками намного серьезнее, чем предыдущие. Ты сможешь научиться сносно владеть мечом, но гладиаторы высшей марки дерутся намного лучше, чем сносно.
— Это я уже понял.
— Тебе поразительно везет, раз ты до сих пор жив, и поэтому я готова поверить, что из тебя может получиться гладиатор. Но стоит ли тебе рваться именно в элиту, причем сразу? Если император отправит тебя прочь, может, оно и к лучшему?
— Сначала надо хотя бы добиться, чтоб отправил. Но по сути-то — насколько это вероятно?
— Вероятно. Вполне. Нужно лишь дожить до этого. — Она позволила себе улыбнуться. — До этого многие доживают — верь в лучшее. Ты удачлив.
— Твои слова да Богу в уши. Но, откровенно говоря, мне намного больше хотелось бы стать бойцом из тех, чей бой смотрят уже больше ради техники, чем ради крови.
— Для тебя этот путь намного более рискованный, чем любой другой. Выступать в клубах и на второстепенных аренах спокойнее — там тебе мастера меча вряд ли попадутся.
— Кхм… Я уже успел понять, что выступления во второстепенных клубах, в общих мясорубках — это издевательство над удачей.
Она ответила долгим взглядом.
— Думаешь, для тебя выжить в поединке с бойцом высшего класса, догадывающимся о твоих штучках, будет проще, чем в общей схватке?
И, развернувшись, ушла, не стала дожидаться ответа. Я же, потирая горло, по которому пришлось крепко, даже уже не был уверен, что смогу быстро отыскать ответ. То ли меня раньше в основном ставили против таких же, как я, непрофессиональных гладиаторов, то ли… В любом случае первое — вернее.
Так что мне делать теперь?
Я задался вновь этим вопросом через пару дней, после того как в поединке на небольшой «домашней» арене в особняке одного из приближенных императора мне разворотили плечо. Когда противник выдернул оружие из моего тела, и кровь хлынула потоком, девятилетняя дочка хозяина особняка, для которой (и ее друзей соответствующего возраста в придачу), собственно, было затеяно представление, громко вскрикнула:
— Пусть его немедленно перевяжут! Пусть вылечат! — И прижала крохотные ручки к чистому розовому личику.
Слуги и врач, тоже ждавший наготове, кинулись ко мне с грохотом. Я, оцепенело наблюдая, с какой дикой скоростью вокруг меня растет темная глянцевая лужа, уже мысленно решил, что спасти меня не успеют. И лишь когда после пары прикосновений руки врача, вооруженной каким-то светящимся камушком на цепочке, поток иссяк, я с нежностью подумал о юном создании, пока еще жалостливом и способном сочувствовать.
Судя по тем развлечениям, к которым ее приучает отец, она очень скоро станет такой же сукой, как та же наложница императора, например. И тоже будет с удовольствием смотреть на чужую смерть. Но пока — это милое чувствительное создание, и она позволила оставить меня в живых. Спасибо ей за это.
— Эй, ты еще не отключился? — вполголоса полюбопытствовал врач.
— А должен бы?
— Нет. Терпи. Сейчас.
Меня подняли и понесли. Реальность воспринималась уже не совсем четко, однако хватало сил, чтоб осознавать — все намного лучше, чем могло быть, хотя бы потому, что я пока еще жив. И на следующий день, когда, поднявшись не без усилий, но успешно, я выполнял команды врача и рассматривал его сосредоточенное, довольное лицо, подумал о невеселом. Помимо всего прочего вспоминалась реакция зрителей. Их, взрослых, было там немного, но презрительные возгласы с той стороны я услышал.
Вот-вот, когда боец несколько дней до того выигрывает, он всем хорош. Стоит ему проиграть, он уже заслуживает презрительных замечаний, хотя за прошедшие дни ничуть не изменился.
Боец в зените лишь до тех пор, пока не проиграл.
Исмал заглянул ко мне только на следующий день, ближе к вечеру, уточнил, что сказал врач по поводу тренировок.
— Ничего определенного. Пара дней покоя, потом — потихоньку начинать… Не представляю, каким образом местные медики умудряются так быстро справляться с серьезными травмами.
— Естественно, поскольку не имеешь представления о магии. Но это и неважно. — Взгляд мастера стал настороженным, оценивающим. — Что скажешь теперь?
— По поводу чего?
— Если мне и есть смысл что-либо обсуждать с тобой, так это вопросы твоих бойцовых качеств, выступлений и подробности тренировок. Или твоего отношения к первому, второму и третьему.
— Тебе интересно мое отношение? И что же ты рассчитываешь услышать в ответ?
— Правду, Серт, правду.
Желание сказать все от души, не сдерживаясь, стало сильнее, чем здравый смысл, нашептывающий вести себя привычно, внешне корректно и скрытно. Да и какая разница — он ведь сам приглашал к откровенности, чем не повод разрядиться в настоящей вспышке? Так пусть хоть подавится своей правдой!
— Мое мнение на ваш счет мало изменилось. Я бы сказал, что вы — просто кровожадные варвары с этими вашими гладиаторскими традициями. Мы хотя бы их переросли уже пару веков как.
— Переросли? В действительности? — Исмал готовился слушать с искренним любопытством — ни следа раздражения или желания поймать на противоречиях.
— Ладно, допустим, не переросли. — Зато я совсем не хотел спорить — только разрядиться. — Мы — тоже варвары. Где-то, в чем-то. Согласен. Но, ей-богу, наши недостатки не говорят о том, что так — правильно.
— Тогда я не понимаю твоего отношения к жизни. А желал бы понять.
— Интересно, почему тебе приспичило лезть мне в душу вот прямо сейчас? Раньше ты не рвался.
