Из последнего рейда я выползал полумертвый — общее состояние отягощалось еще дикой усталостью от круглосуточного напряжения, не облегчавшегося даже во время коротких периодов сна (спать приходилось в обнимку с оружием и в готовности в любой момент вскакивать и включаться в драку). Однако вместе с тем не мог не признать, что такой местный вариант зарабатывать деньги меня пока вполне устраивает. И дело здесь было не только в ощущении новизны. В конце концов «гармошка» открывалась всего раза три в году. Три коротких периода дикого напряжения — и потом вольготная жизнь. Чем плохо?
Хотя и закрадывалась время от времени мысль, что здесь я в куда большей степени балансирую на грани. Там, в своем недавнем гладиаторском прошлом, я мог рассчитывать на сочувствие и чисто человеческое отношение противника, на то, что поединок — всего лишь шоу, представление.
Я старался об этом не думать, а если всплывало сомнение, то отбрасывал его. Туда я не вернусь, нет уж. Здесь всё по крайней мере было честно и добровольно.
К тому же, что вообще можно сказать о деле меньше, чем за две недели? Надо набраться терпения.
Первый день после выхода из «гармошки» я просто валялся пластом, не имея возможности ни пообщаться, ни привести себя в порядок, ни выяснить хотя бы, кому и как Имрал отправился продавать добытое. Даже, казалось, глазными яблоками шевелить было не под силу, и поесть я смог лишь под вечер, потому что, несмотря на голод, заставить себя подняться и поработать ложкой не получалось. Теперь, после нечеловеческого, запредельного напряжения, наступило полнейшее, абсолютное расслабление. Столь же запредельное.
Ближе к вечеру Иллаш помог мне доползти до костра и подсунул под нос миску каши с мясом.
— Давай, давай… Постарайся. Иначе совсем ослабеешь. Ничего, по первости все так пластом лежат. Потом привыкают. К любой работе надо сперва привыкнуть.
— Точно, — простонал я, приподнимаясь.
— Давай, наворачивай. А потом подумай о том, что выжил ведь, уже хорошо. В первый-то раз! Сейчас в «гармошке» будет период дремоты, недели на две примерно, когда туда никто не ходит. Потом — снова период активности в пару недель. И потом уже — отдых до следующего бойкого сезона. Так что отдохнуть успеем.
Я со стоном поднялся и уселся. Все тело болело, словно в нем не осталось ни единой целой косточки.
— Что за фигня, не пойму? Ну, рейды у меня были, и тренировки почти круглосуточные, и вообще всякое бывало… Но такого! Почему?
— Потому что энергия там, в «гармошке», нестабильная. Очень влияет на общее состояние, и болит все потом. Болит же, да?
— Угу…
— Перетерпишь — потом будет легче. Всем рано или поздно легчает.
Я с благодарностью посмотрел на Иллаша — мне была удивительна и чрезвычайно приятна такая забота. Да что там, не будь этого внимания и сочувствия, неизвестно, как бы я перенес это ужасное состояние «неспособности ни на что».
Утром я смог принять более или менее вертикальное положение, умылся и даже засобирался в ближайший трактир — на сеновале должно быть помягче, чем на одеяле, брошенном поверх сучков и шишек. Нет, не прямо сейчас, конечно… Но к вечеру определенно должен собраться с силами и доползти. Должен был.
Около полудня у шатров близ «гармошки» появился Имрал и протянул мне свернутый кошельком обрывок полотна с завернутыми в него монетами.
— Держи, твоя часть.
Я аккуратно развернул «кошелек» и несколько мгновений задумчиво изучал скромную кучку серебра.
— А что так мало? — спросил я в спину капитану группы.
Он помедлил, прежде чем обернуться. Мрачный вид, холодный взгляд… Запугать, что ли, хочет?
— На сколько ты наработал, столько и получаешь.
— В самом деле? А я так понял, что после похода добытое делится поровну между всеми участниками.
— В будущем, когда все-таки научишься вести себя в группе, когда от тебя будет толк в походах, будешь получать равную долю. А пока тебе платить не за что. Достаточно тебе и того, что искру при себе носил, хотя, строго говоря, не заслужил этого.
Я, сдвинув брови, посмотрел на Имрала, а потом и на Иллаша, возившегося с седлом в трех шагах от меня. Молодой охотник, заметив мой взгляд, отвел глаза. У меня перехватило дыхание. Именно поведение Иллаша, его реакция на происходящее сказали мне больше, чем слова капитана. И то, что я понял, выглядело столь же просто и незамысловато, как прежде — причины, по которым меня, неопытного, все-таки принимали в команду. Если промолчишь сейчас, то так все дальше и пойдет — сперва одни условия, потом к ним, дополнительно, другие, потом третьи — насколько хватит фантазии.
Впрочем, может, Имрал и прав. Пока мне особо не за что платить. Но не только ведь они строят отношения со мной, но и я — с ними. Начало можно признать провалившимся. Так нужно ли мне продолжение?
— Будущее если и будет, то уж никак не под твоим началом, — сказал я.
— Это уж как тебе угодно, — бросил капитан и, развернувшись, ушел.
Я наклонился собирать вещи. Меня трясло, сумка выскальзывала из рук, но я поднимал ее и продолжал запихивать скарб. Больше всего хотелось подойти к Иллашу и сказать ему что-нибудь… Или спросить. Удержался с некоторым, весьма болезненным усилием. Что сказать — не проблема, но зачем? Если бы поступок Имрала был обусловлен традицией обращения с новичками в среде охотников, не потребовалось бы отводить взгляд. Это — вполне себе свидетельство очевидного.
Набив сумку и кинув поверх сверток с деньгами, я прихватил оружие и зашагал по наезженной дороге пешком. Конь-то тоже принадлежит им, и хотя ноги несли меня с большой натугой, делать нечего. Настроение было с одной стороны до предела хреновое, с другой — задорное. Интересно, чем чреват мой такой демонстративный уход из команды? Как вообще у них принято поступать в подобных случаях — откуда мне знать? Разнесется ли слух, возникнут ли проблемы с поиском другой команды?
А искать придется, тех денег, что Имрал кинул мне с барского плеча, хватит, пожалуй, недели на две — на месяц только при очень жесткой экономии. Но не на полный квартал до нового открытия «гармошки».
— Эй, охотник, подвезти? — зычно крикнул мне мужик, правящий подводой. Та катила примерно в нужном мне направлении, порожняя, запряженная веселой бойкой лошадкой.
— Не откажусь. — Я с трудом вскарабкался в телегу — слабость давала о себе знать.
— Ты с промысла? Одиночка?
— Теперь да. Надеюсь, ненадолго.
— Команду ищешь? Что ж, время есть. До следующего раскрытия дней десять будет точно. До постоялого двора тебя вести? Ну да, вашему брату отдых полагается хороший, при такой-то работе. Какого охотника ни вспомню — из «гармошки» выжатые возвращаетесь, едва на ногах стоите, как лесоруб с сезона. До трактира недалеко, уж там тебе и пива, и каши от пуза. В наших краях охотников любят, их промыслом живут.
